Перед сном я заглядываю в Ванькину комнату. Как и следовало ожидать, он опять не спит. Без устали скользит пальцами по клавишам, а сам где-то очень далеко. На столе замечаю поднос с нетронутой едой и лекарствами и не на шутку закипаю.
– Какого чёрта?! – повышаю голос, позабыв, что брат ни черта не слышит, и рывком разворачиваю его кресло к себе.
Малой морщится и всем своим видом даёт понять, что я не вовремя.
– Ты так и не поел! – демонстрирую жестами своё возмущение.
Он пожимает плечами, а сам продолжает пялиться в экран. Что там такого важного?
– Ты даже таблетки не выпил! – продолжаю возмущаться.
– Позже! – отмахивается от меня брат. – Иди спать!
– А ты?
– Я потом сам лягу! Я могу. Ты знаешь.
– Ладно, – соглашаюсь. В конце концов он, как и я, имеет право на отдых от всех нас.
Я долго ворочаюсь в кровати и не могу заснуть. Раз двести проверяю сообщения в соцсетях, но всё тихо: Уля не скулит, моля о прощении, Лихачёв не мелет всякую чушь, даже пацаны, и те не спросят, как дела, и не поделятся очередным тупым сторисом. Непривычная тишина возвращает меня к словам Громовой, что я давно перестал пользоваться авторитетом среди своих. И, вроде, понимаю, что чушь – меня по-прежнему боятся и уважают, но неприятный осадок на дне души всё же остаётся.
Я засыпаю с восходом солнца, и стоит ли удивляться, что утром не слышу будильник. Наплевать на учёбу и весь день проваляться в кровати – тот ещё соблазн, но начавшие желтеть синяки под рёбрами – лучшее напоминание о том, что прогулы – это зло. Я резко вскакиваю с постели, наспех чищу зубы и одеваюсь. На лету заглядываю к Ваньке, но тот дрыхнет без задних ног, и я решаю в очередной раз его не трогать. Срываю с холодильника листок с номером сиделки, намереваясь вызвать несчастную, чтоб накормила малого обедом, а сам на голодный желудок несусь в школу.
Пятница – день идиотских шуток и бесконечных уроков. Алгебра, геометрия, химия сменяются стихами на уроке литературы и разбавляются беспрерывным бурчанием Ули. Она снова всем недовольна: я не так ем, не то пью, недостаточно часто беру её за руку, и слова мои всё не о том и не с той интонацией. Создаётся ощущение, что Громовой на завтрак подают отвар белены, а она ещё и добавки просит.
Бессонная ночь отзывается непроглядным туманом в башке и заторможенностью мыслей. Наверно, поэтому мне абсолютно наплевать, зачем Горыч снова крутится возле Ильиной, а физрук спускает на меня всех собак. Я пропускаю мимо ушей бесконечные разговоры о завтрашнем дурацком квесте и едва не забываю вызвать сиделку для Вани. Всё, чего я хочу – это выспаться. Всё, о чём думаю – о своём ускользающем из рук авторитете.