А потом он услышал голос и почувствовал, как его трясут за рукав, очнулся, и увидел, что стоит все так же в шаге, а она смотрит на него удивленно и что-то спрашивает.
– Что ты сказала?
Ему не хотелось возвращаться в реальность, это была жестокая, неправильная, не его реальность.
– Ты куда-то пропал. Я говорю, а ты? Ты когда-нибудь хотел меня поцеловать?
– А, нет, не хотел.
Его принцип не врать сегодня впервые дал основательную трещину. Но лучше сказать так, чем рассказать правду и потерять ее навсегда. Лучше так. Сегодня последние деньки лета, сегодня они идут рядом, совсем скоро начнется новый семестр, парты, пары, и будет меньше лавочек в парке. Сегодня он сохранит то, что имеет, и останется этим доволен.
Можно ли оставаться довольным тем, что есть, если уже узнал, каково это, где-то там? Невообразимо только представить, что, потрогав, пожив в своей мечте, придется отпустить ее и сказать себе, что так никогда не будет. Это смирение не настоящее, хриплое, истеричное, с руками, тянущимися за мечтой, а мыслями, все хорошо, все хорошо. И ты понимаешь, что ничего хорошо уже не будет никогда потому, что уже знаешь сравнение между землей и небом. И это сравнение играет не в пользу того, что имеешь.
Он не мог смириться с тем, что ему не будет доступно желаемое. Он всегда, всю свою жизнь, шел напролом и брал то, что хочет. И отсутствие чего-то в жизни не означало недоступность получения. Если у него чего-то не было, значит он этого просто не хотел. Он знал, что за все надо платить, что за что угодно ему придется расплачиваться равноценно. Если в жизни происходит что-то хорошее, то обязательно произойдет что-то плохое. И если ему сейчас хорошо, значит совсем скоро будет плохо. Так и вышло. Его состояние от встреч с человеком, состояние близкое к тому пониманию счастья, на которое он был способен, переросло в горечь и злость. Каждое ее слово отдавало в виски болью разрушающихся надежд и несбыточных мечтаний. Он искренне надеялся, что останется доволен, и будет благодарен тому, что есть, но эти надежды все больше рассыпались прахом.
Он все чаще задавался вопросом, почему это происходит именно с ним. За что, для чего. Он метался в своих фантазиях, спасаясь от несправедливости настоящего, но сколько бы ни старался, не мог ими заменить реальности. Что бы он ни представлял, как бы в это ни погружался, сама мысль о том, что здесь, в этом мире, где он живет, он никогда не сможет сделать то же самое, вводила его в яму отчаяния. Это было впервые, когда его самого, и множества внутренних миров, оказалось недостаточно. Чем больше он представлял, пытаясь заменить действительное на желаемое, тем больше понимал, что не сможет этого сделать. Все, что было в его голове на этот раз казалось тусклым, бесцветным, лишь отголоском, фальшивкой. И тем не менее, он цеплялся за эту фальшивку так сильно, как утопающий за спасателя. А все потому, что это все, что у него было. И быть довольным тем, что есть, не вышло.