Миновал полдень. Поначалу я, взволнованный, шагал быстро, затем ровное дыхание волчонка меня успокоило, и я снова ощутил дремоту. Волчонок был теплый. Мои глаза смыкались сами собой, я лег прямо на землю, меж корней большого дерева. Доверчивый щенок прижимался ко мне. Едва смежив веки, я заснул.
Во сне я видел тихую, безлунную ночь. Не слышно было ни крика ночной птицы, ни шелеста травы, ни даже моего собственного дыхания. В безветрии, совершенном покое ночи я и себя не мог отличить от окружавшей меня темноты.
Потом я увидел лодку, медленно плывшую по течению реки недалеко от берега, заросшего осокой. В лодке были двое рыбаков. Один, держа в руке двузубую острогу, склонился к воде, второй, чтобы дать ему света, поджег берестяной свиток, которых они с собой прихватили целый запас. Я смотрел, как горящий факел плывет над водами реки, затем побежал по берегу, следуя за далеким огоньком. Я знал, так можно попасть домой.
Неожиданно мне пришло в голову: только потому, что теперь ночь, я и вижу указующий путь свет. Скоро ли наступит утро? Я поднял взгляд к небу. Любезная моим очам лазурная твердь была еще темна.
Проснулся я уже в сумерки. Волчонка рядом со мной не было. Я не сумел ему помочь… на глазах у меня выступили слезы.
По пути к дому я умылся водой из родника, чтоб никто не видел меня заплаканным.
На другой день я рассказал Килиму о волчице и ее детенышах. Он выслушал меня сочувственно, но не сказал никакого утешительного слова. Должно быть, такое в порядке вещей: случается, и грозный хищник может стать беззащитной жертвой.
Особо хочу рассказать о том, как мне нарекли взрослое имя. О, с каким нетерпением я этого ждал! Хотя время было неспокойное, да и удача давно обходила стороной наших охотников, так что выживать приходилось почти на одной рыбе, в мою честь, как положено, устроили праздник. Угощенье подали под открытым небом, и я в первый раз сидел рядом с мужчинами.
Мое новое имя должен был огласить Килим, которого почитали все равно что моим дедушкой. Он переговорил с остальными старейшинами, затем подозвал маму, склонившуюся перед ним в поклоне. Настал час, поистине более важный, чем час рождения. Ведь родится и всякая бессловесная тварь; только человеку дается несравненный дар имен.
Килим, сидевший на теплой подстилке, поднялся на ноги. Его лицо приняло вид значительный, под стать случаю.