– Все в порядке, Вальтер, просто я решил немного отдохнуть.
– А я уже…
– Да нет, если не считать Лилля, все более или менее благополучно. Даже почки у Жюля.
– Привез?
– Не так уж много. Постарайся растянуть деньги хотя бы на три месяца. Получишь после моего отъезда на вокзале. Кстати, там духи – можешь подарить их Роз.
– Какие духи?
– Для таможни. Контролер прицепился к ним, а не к чемодану.
– Ты просто сумасшедший – поехал сам!
– Какая разница – кто? Риск от этого не делается меньше… И давай не тратить времени. Я еду ночным, так что у нас всего несколько часов. Попроси, чтобы Роз сварила кофе, а пока расскажи мне о Камбо. Кто он?
Ширвиндт тяжело оседает в кресле. Рассеянно вертит в пальцах карандаш. Роз, бесшумно возникшая в кабинете, ставит на стол кофейник и чашки и уходит, постукивая высокими каблуками. Роз для Ширвиндта то же, что Жюль для Жака-Анри: нечто большее, чем секретарь. Она друг, первый помощник, поверенный в делах и домоправитель. Словом, настоящий товарищ, которому не надо напоминать о его обязанностях. Жак-Анри и без просьбы получил бы свой кофе…
Ширвиндт наполняет чашки и в упор смотрит на Жака-Анри.
– А если я отвечу, что не знаю, кто такой Камбо?
– Ты шутишь?
– Официально он свободный журналист. Сотрудничает в местной прессе. По паспорту немец и живет здесь около года.
– С кем он связан?
– Спроси его сам!
– А ты?
– Он ответил мне, что если я хочу и впредь получать материалы, то не должен настаивать и копаться в его прошлом. Кстати, он сам себе придумал псевдоним и знаешь, что он означает? Ка-м-бо, по начальным буквам – канцелярия Мартина Бормана! И вот что – не поручусь, что он не оттуда черпает информацию.
– Но это невероятно!
– Почему же? Ты что – не допускаешь и мысли об оппозиции Гитлеру?
– Только не в этом месте.
– Но информация Камбо точна.
– Пока – да… Ты не задумывался о ловушке? Представь: до какого-то момента мы получаем первоклассные сведения, а потом… В один прекрасный день Камбо подсовывает нам нечто – такое важное и срочное, что на проверку нет ни часа. И тогда – катастрофа…
Ширвиндт отставляет нетронутую чашку. Край крахмального манжета с костяным стуком задевает блюдечко. Серебряная ложечка кажется спичкой в крупных, сильных пальцах. Рука Ширвиндта – рука рабочего, сына и внука рабочих, и ни костюм, ни манеры не подходят к ней. Ширвиндт знает это и при посторонних не снимает тесных перчаток.