За официальным кабинетом – второй, поменьше. Стол, чайный столик, два стула. Только два – посетителям в этой комнате нечего делать. Жаку-Анри вряд ли понравилось бы, если б кто-нибудь, кроме него и Жюля, стал разглядывать карту на стене или вертеть ручки приемника в нише – большого, в отличном деревянном ящике, самой последней модели. И еще меньше он был бы доволен, заинтересуйся посторонний разноцветными булавками, воткнутыми в карту. Деловые тайны!
Жюль никогда не начинает разговора первым, и Жак-Анри спрашивает:
– Есть что-нибудь из Лилля?
Жюль вытирает платком пальцы, каждый в отдельности.
– Это было не гестапо.
– Абвер?
– Похоже на то… Дом был оцеплен солдатами.
– Значит?..
– Хозяйка на свободе. Ей сказали, что вызовут, но не сказали куда. Она видела, как солдаты выносили железный ящик. С ней разговаривал штатский, он называл ее мадам и был вежлив.
– Уголовная полиция? Француз?
– Немец…
– Значит, все-таки абвер.
– Один из тех троих, кажется, застрелился.
Чашки… Сколько им еще стоять в горке?.. Жак-Анри вспомнил узкую спину полковника, похожий на коготь росчерк. Интеллигентный немец – он не пошел работать в гестапо, где, впрочем, вполне достаточно других интеллигентных немцев. Вековая культура не мешает им применять при допросах электроток, иголки и «испанские сапоги». Фарфор тверд, но хрупок. Человеческая воля тоже. Пуля в сердце – более легкий исход, чем допросы на Принц-Альбрехтштрассе. Но для него, Жака-Анри, это исключено – пуля…
Сейчас лучше побыть одному.
– Хорошо, Жюль, поговорим вечером.
Лилль на карте – крохотная точка. Три красные булавки. Холодными пальцами Жак-Анри дотрагивается до стеклянных головок. Он купил их, эти шляпные булавки, весной в лавочке мадам Перрье. Мадам пошутила: «Ваша подружка любит терять? Плохая примета: вместе с булавкой теряют друга! Скажите ей об этом, господин Легран». А у него и не было подружки, только товарищи, большую часть из которых он никогда не знал лично и не видел даже на фотографиях.
Сейчас сигарета не поможет, от нее только першит в горле. Лилльский филиал «Эпок» – его больше нет. Как это произошло? За домом как будто бы не следили – тихий квартал, у каждой виллы свой садик с несколькими выходами. Чужие бросились бы в глаза. И однако… парусиновая палатка у телефонного колодца? Что-то было о ней в письме. Ну же, Жак-Анри, вспомни!.. Пьер в конце июня писал, что палатка стояла у перекрестка; трое рабочих чинили кабель. Как он выглядит, этот перекресток, и видна ли оттуда вилла? Слияние рю Репюблик и рю де Грас. Рю Репюблик изогнута, как буква «С». Перекресток в верхнем ее конце, вилла – в нижнем. Нет, из палатки ее не видно. Совпадение?