– Долги надо отдать.
За ту неделю, что я прожил в деревне, он больше не бывал у меня. Но каждый раз, выходя из домика, я невольно искал на другом берегу дом с «вышкой». Иногда махал в ту сторону рукой, но никак не мог отделаться от ощущения того, что за мной наблюдают сквозь телескоп.
После того, как в моих руках оказались дневники, я почувствовал писательский зуд и уже знал, что не зря приехал. Сначала пришлось восстановить в памяти (чтоб не запутаться) всю нашу поездку с Лазарем. Рассказ губастого, прокол колеса, шиномонтаж. У меня имелись в блокноте короткие путевые записи.
Поспав часа три, утром я засел за дневники. Они нуждались в литературной обработке. Удивляло то, что написанные строчки все были тоненькие, без завитушек и больших букв. Иногда без точек. Прописные буквы Анатолий, по-видимому, просто игнорировал. Однажды он всё-таки употребил прописную, но потом зачеркнул и поставил строчную. Я так увлёкся расшифровкой и обработкой, что не заметил, как ко мне пожаловала одна барышня. Я даже испугался, когда она дотронулась до меня:
– Чего?
– Татьяна, – сказала она, проглотив вторую «т». И я увидел, что у неё нет двух передних зубов.
Одета она неряшливо: в грязную тканевую курточку, толстые чёрные рейтузы и резиновые галоши, сделанные из сапог. Лицо некрасивое, опухшее, с затвердевшими на вид подглазниками. Несмотря на всю неряшливость одежды, фигура у неё была прекрасная.
– Татьяна, – повторила она, снова проглотив «т». Прошла и села на кровать, скрипнув пружинами. Погладила рукой постель. – Через несколько домов от вас живу. Соседка ваша.
И я вспомнил эту Татьяну по рассказам Петуни. Половина сплетен были как раз про неё. Татьяна уже сгубила несколько мужиков – такая уж была несчастливая. Но до сих пор мужикам нравилась. С ней пили, гуляли от жён. Она всегда первая навязчиво приходила в гости к новоприехавшим, если была не в запое. Но самый большой грех её – повесившаяся сестра. Они обе детдомовки, близняшки, приехали в местный колхоз работать. Им дали квартиру в деревянной разрушающейся двухэтажке. Как-то раз выпили. И договорились вместе повеситься. Сестра повесилась, а Татьяна не стала, хотя была и побойчей. Грех её как раз в том, что она буквально заставила сестру покончить жизнь самоубийством. Страшно было и то, что повесилась близняшка, почти точная копия. Было, конечно, следствие, о котором писали всё в той же «Сороке». Если бы я взялся за сплетни Петуни, то, наверно, поставил бы эту Татьяну в центр повествования, сделал бы связующим звеном, цементирующим всё произведение. Но сейчас сплетни были мне неинтересны, я был увлечён дневниками Анатолия. А Татьяна пришла сама и с непрозрачными намёками.