В Тулузу рейсы из Франкфурта и Алжира прибывают почти одновременно. В пятницу, в конце марта 2020 года в зале для встречающих тулузского аэропорта толпа арабов ожидала самолета. Их было сравнительно немного для огромного светлого помещения, человек сорок-пятьдесят, но оно казалось черным от черных пиджаков, черных длинных платьев, черных хиджабов, черноволосых мужских голов, небритых мятых лиц, густо подведенных женских бровей и черных глаз.
Этой удивительной способностью – целиком заполнять собой пространство, – обладают, кроме ближневосточных народов и цыган, еще африканцы да мы, русские. Пересели в космос европейцев, и они все осядут на какой-нибудь маленькой планете, которую примутся благоустраивать; но пусти туда нас – и во всей Галактике сразу станет не протолкнуться.
Французов, встречавших рейс из Франкфурта, было совсем мало, они держались поодаль. С цветами был лишь один – невысокий пожилой худощавый мужчина в синей куртке. Расклешенные потертые джинсы и бандана на голове придавали его внешности вид несколько артистический. Небольшой букет, который он держал в руке, был завернут в фольгу и перевязан ленточкой, с кокетливыми французскими бантиками в виде сердечек.
Это был Павел Александрович Норов, заметно постаревший. Прежнего самоуверенного начальника, окруженного толпой телохранителей, узнать в нем было непросто. Впрочем, он все еще был моложав, спортивен, подтянут и по-мужски интересен; во всяком случае, крашеная возрастная француженка, беседовавшая поблизости с седым толстым приземистым мужем, временами бросала на Норова взгляды и неприметно вздыхала большой обвисшей грудью.
Его история, как водится, со временем забылась, да и о нем самом в Саратове уже мало кто помнил, но когда-то его уголовное дело вызвало там много шума. В тюрьме Норов провел недолго, чуть больше месяца, к большому разочарованию местной публики, всегда предпочитающей суровые приговоры арестованным чиновникам. Но вмешалась Москва, и дело замяли. Из мэрии ему, однако, пришлось уйти; это повлекло за собой целый ряд серьезных перестановок в городской администрации и имело далеко идущие последствия для всей саратовской чиновничьей верхушки.