Спустя несколько минуту штабс-ротмистр сделал для себя кое-какие выводы. Обычные, вроде бы, люди… Купец улыбчив, уверен в себе, сыплет поговорками. Его подручный – типичный прислужник, готовый разбиться в лепешку, дабы угодить хозяину. Канцелярист, выглядящий лет на тридцать, надушен, одет с иголочки, видно, что начитан, – из бокового кармана выглядывает серо-коричневая обложка какого-то столичного журнала, – но что-то в нем не то, что-то не дает проникнуться к нему симпатией. Наверное, его глаза, так и норовит отвести их в сторону. Скрытничает?.. Зачем? Смущается?.. C чего бы?.. Его жена, черноглазая и темноволосая, лет двадцати пяти, тоже слегка насторожена. О мещанине со шрамами на щеке и бровях, которому далеко за тридцать, и говорить нечего – смотрит сычом, молчун, слова клещами не вытянуть… Братья, одетые в серые длиннополые сюртуки, приняли внутрь слишком много горячительных напитков, по их широким лицам с низкими лбами ничего нельзя было разобрать… Все же, кто из этой компании так по-воровски метнулся от экипажей к крыльцу?.. Кто?
Купец, перемешивая бочонки, раз за разом оглашал избу приятным баритоном:
– Барабанные палочки! – и добавлял при этом: – Одиннадцать!.. Утята! Двадцать два!.. Семь пятниц на неделе! Семьдесят пять! Туда-сюда! Шестьдесят девять!..
Увидев, как один из братьев с бородавкой на щеке снова потянулся к бутылке, он гаркнул:
– Семен! Ты играешь, или дурью маешься?
– Не видишь, винца собираюсь хлебнуть, – ответил мещанин, бросив на светловолосого купца хмурый взгляд.
– Ты на меня так не смотри, не люблю я этого. Пьешь с братом сверх меры, суешься в комнату к Прошке. Заболеешь ведь, лечи потом тебя… Имей ввиду, мое терпение заканчивается. Я тут за хозяина! Возьму и вышвырну на крыльцо!
– А, может, он уже пришел в себя, выздоравливает. Я б поговорил с ним по душам…
– Он без сознания. И о чем с ним тебе толковать, вы друг друга знать не знаете!
– Познакомились бы…
– Я больше предупреждать не буду!.. И ты, Тарас: играть, так играть, а не желаешь, ступай спать в свою комнату…
– Нет, я еще посижу здесь. Чего мне в комнате делать-то в такую рань?
– Ну, так веди себя, как надо… Одолели эти борисоглебские, ей Богу!
Захар не собирался терять нить игры, и бегал от печки к столу, не переставая.
Взгляд штабс-ротмистра остановился на полке с книгами и журналами – редкими вещами на постоялых дворах. Объяснялось это тем, что Астреин сам не чурался чтения отечественных и заграничных произведений. Говорил, что приобщила его к этому интересному занятию его благородная супруга.