– Нам все здесь нравится, – уверил его Хитрово-Квашнин. – Не беспокойся… А нравится ли в России итальянцу?
– О, да! Я привык к Тамбову, к здешним людям. У меня уже и имя русское, и отчество. Сказать, как я подписываюсь под документами? Демид Иванович Пивато!.. Cкоро, шутят, и душа будет русской… А занятие мое мне по душе, всегда при деле, верчусь как белка в колесе!.. Хм-м, знаете, как будет звучать эта русская поговорка по-итальянски?
– А ну-ка, – улыбнулся Гарденин.
– Джираре коме уна троттола – кручусь как волчок. Кстати, француз сказал бы: стреляю из четырех ружей, а испанец: печенки выплевываю!
– А как будет, например, когда рак на горе свистнет?
– Когда ослы полетят! Так сказал бы мой соотечественник, а француз: когда у кур появятся зубы.
Хитрово-Квашнин окинул взглядом приличную обстановку в трактире.
– Мы говорим: как сыр в масле катается, французы: как петух в мармеладе. А вы?
– У итальянцев то же самое, что и у русских.
Харитоновский барин распрощался с Гардениным во второй половине дня, ближе к вечеру. Ехать домой было уже поздно, и он заночевал с Митрофаном в гостинице обрусевшего итальянца. Утром, поблагодарив Пивато, нанес короткий визит поручику Оленину, старинному приятелю-сослуживцу, задолжавшему пятьсот рублей.
– Вот как! – обнял его у дверей хозяин. – Хитрово-Квашнин! Извини, что не смог до сих пор вернуть должок… Как тебя Бог милует, Евстигней?
– Живу твоими молитвами, Павел!
Отчитав гостя за ночлег в гостинице, Оленин препроводил его в кабинет, а потом в столовую, где друзья-товарищи за наливками да закусками вспомнили свою юность, боевое прошлое. Коснулись отступления к Москве, великого пожара, с воодушевлением перебрали события натиска к западным пределам государства, к реке Березине, у коей хваленый Бонапарт только благодаря счастливой случайности избежал казачьего плена. Поговорили о делах насущных, о волнениях из-за вспышки холеры, о хозяйстве в имениях и деятельности уездных предводителей. После доброго застолья петродарский помещик, получив долг, раскланялся с хлебосольным поручиком и, помолившись Богу, отправился в обратный путь.
Митрофан почувствовал себя плохо уже на выезде из Тамбова. «Барин, я, кажись, занемог», – сообщил он, когда проехали селение Стрельцы. «Да ты что?! – спохватился Хитрово-Квашнин.– С чего это вдруг?» «Не могу знать, слабость эта одолевает».