Итак, избавленный протекшим временем от всякого пристрастия, освобожденный им от угрозы как недооценить по скромности свое произведение, так и по гордыне переоценить его, я сделаю несколько замечаний, которые могут быть полезны современному читателю.
Сначала о том, что в книге осталось актуальным. В первую очередь, это – сам дух ее научной апологетики – не половинчатый и робкий, а боевой и наступательный. Работая над книгой, я был весь им переполнен, не зная тогда, что это есть дух классической русской философии, куда более глубокой, чем классическая немецкая философия, – дух Ивана Киреевского, Алексея Хомякова и особенно Владимира Соловьева, от которого пошел весь наш «серебряный век». Какой беспроволочный телеграф связал меня преемственностью с этими мыслителями, чьих не только трудов, но даже и имен я тогда не знал? Тут, конечно, есть что-то мистическое, и это было замечено. Когда я был в 1990 году в Сан-Франциско, ко мне специально приехал из Лос-Анжелеса профессор университета в Сан-Бернардино Николай Хохлов и сообщил, что на лекциях по парапсихологии он рассказывает студентам о книге «Мысли перед рассветом» как о доказательстве наличия телепатической передачи наработанной предками культуры потомкам. Я немало удивился, узнав, что книга обязана своим содержанием не моему уму, а моим способностям воспринимать сигналы предшественников, но может быть в этой теории действительно есть зерно истины.
Так или иначе, но в «Мыслях» и вправду проводится линия, характерная для русской апологетики, отвергающей основной тезис западной апологетики. Последний гласит: разум не может противоречить вере по той причине, что разум и вера лежат в разных плоскостях и нигде не пересекаются. Это – пассивная, капитулянтская апологетика, делающая атеистам совершенно не оправданную уступку. Вера никак не может не пересекаться в каких-то пунктах с разумом, и такие пункты чрезвычайно важны. Скажем, как нам быть с естественной историей? Сотворил Бог животных в пятый день Творения или они развились из случайно появившейся в мировом океане амебы с помощью естественного отбора? Человек, руководствующийся верой, должен принять первое, так как вера включает в себя и доверие к Священному Писанию, а человек, руководствующийся разумом, должен предпочесть второе, ибо разум доверяет науке, а наука устами Дарвина рисует картину автоматического появления живых форм без всякого вмешательства Творца. Совместить эти две точки зрения невозможно, а прятать от их несовместимости голову в песок малодушно. Что же остается делать тому, кто посвятил себя апологетике? В «Мыслях перед рассветом» ясно намечен следующий путь: показывать, что в тех вопросах, где наука противоречит истинам веры, она либо что-то недопонимает, либо намерено лжет и таким образом является лженаукой. Иными словами, при явных конфликтах между знанием, добытым учеными, и знанием, данным человечеству путем Откровения, надо встать на сторону Откровения и искать в научном построении ошибку. Такой подход строго выдержан в моей книге, где много места отведено разоблачению псевдонаучных теорий вроде дарвинизма, и тут она не потеряла ценности, так как этот подход правилен. Более развернуто, чем в «Мыслях» я показал это в своей статье «Научна ли научная картина мира?» вышедшей в «Новом мире» N2 12 в 1989 году.