Ну да, с косичкой, и дела мне нет, что о ней думают другие.
– И защитить-то теперь некому. Смотри, не расставайся теперь с ней, с косичкой этой! Это серьёзно. Ни за что, ни при каких обстоятельствах, если не хочешь, чтобы…
«Чтобы что?» – ох уж эти фэн-шуйцы самоучки. Подруга моя вдруг заторопилась, и прощаясь, совсем уж жалобно, не по её:
– Возвращайся скорее,– и быстро так отвернулась, чтобы уйти.
Но я всё равно, обомлев, успела заметить – из Вероникиных глаз вытекли две влажные, жалобные дорожки. Из глаз, в которых до того все, как сговорившись, видели почему-то один только нетающий лёд.
А слабо взять и выйти из поезда? Прямо сейчас. Прям сквозь стенку.
Интересно, виден ли из космоса наш состав? Меня-то точно не будет видно, даже если я вывалюсь наружу – безмозглой икринкой. Просто открыть дверь. Как космонавту в открытый космос. Из чёрного эсэсовского поезда в чёрный космос. Ох нет, космос не так твёрд как земля. Если об неё, да с размаху – припечатает к себе костями и внутренностями. Будешь лежать, пока не придут, не слетятся бодрствующие по ночам, изголодавшиеся за день…
А то бы мой билет путешествовал дальше без меня, сам по себе. Бумажка эта появилась на свет – скрипя вылезла из лона компьютерного принтера – в тот день… Ведь смогла же тогда – выброситься из автобуса. Тот самый случай, который и помнить-то ни к чему.
Внутри обычного городского тиранозавра «Икаруса» ехала с работы, вдруг толчок! Все, кто в нем был, как солдаты, повернули головы в одну сторону: на проезжей части было видно скопление машин, сбившихся в беспорядке, людей в форме, и между ними на мокром асфальте – шёл дождь – лежало нечто… В том-то и дело: нечто, а не некто. Накрытое грязным, тёмно-коричневым – так на огородах иногда накрывают кучи гниющей травы.
Я отвернулась, в муке мук, что увидела это накрытое. Все другие же, наоборот – взрослые, их дети, все качнулись одной сильной волной к окнам. Смотрели жадно, наперегонки, как на какую-то невиданную красоту. И хоть автобус специально сбавил скорость, как на экскурсии перед какой-нибудь ратушей, зрителям всё было мало, они не могли насмотреться. Прямо ели, поглощали это несчастье, и не могли наесться. Переговаривались звонкими от неожиданной радости голосами, изо всех сил вытягивали шеи.
Кондукторша, до того мирно дремавшая на своем кондукторском месте, вскочила и, протолкавшись к окошку, тоже – увидела! Порывисто обернулась порозовевшим лицом к остальным и горячо, с надеждой, спросила автобус: “Наверное, ведь насмерть? А?”