– Грамотей, однако! Это вы, писатели, придумали, что земля на Дону и Кубани сама рожает. Ткни лопату – пустит корни и зацветет. А на деле с землей, как с девицей, повозитса надо, помороковать, как угодить. Тут на авось не пройдет. Деревья и кусты сами по себе здоровыми и плодовитыми редко бывают. За ними постоянный уход требуется: подкормка, обрезка, лечение от болезней и вредителей всяческих. Это, товарищ полковник, – тоже наука!
– Твои бы слова, отец, да президенту в уши.
– Подтруниваешь над стариком? – Яков Васильевич недоверчиво покосился на сына.
– Без шуток говорю. Главковерху не пристало бухать изо дня в день, уподобляясь некоторым нерадивым мужикам. Его задача – быть садовником. Сорняки с корнем вырывать. Культурные растения обихаживать. Вновь бы зацвела Русская земля, перестала бы, на потеху всему миру, завозить продукты из Китая, Австралии и черт знает еще откуда!
– Это ты верно гутаришь. Нету у нас нынче садовника в стране, вот тля и заедает народ.
– А был ли он вообще в двадцатом веке?
Отец ответил не сразу. Некоторое время они молча шли между абрикосовыми и грушевыми деревьями по направлению к проданному флигелю. Не доходя до него несколько метров, остановились. Яков Васильевич с тоской оглядел бывшее семейное гнездо, ставшее летней отрадой дачников, потом повернулся лицом к сыну:
– Меня эта думка всю жизнь донимает, как заноза, а обсудить ни с кем не мог. Сам ведаешь, сколько подобных умников в вечную мерзлоту полегло.
Про царя много не скажу. Плохо его помню. Старики гутарили, мягковат был, излишне часто жену слушал, а та – Гришки Распутина советы да россказни. Это многих в верхах власти против него настроило. Но в станице был порядок. Это – факт. Дурачки и горлопаны не верховодили. Выбирали в местную власть заслуженных казаков. Народ не спивался. Трудились все от мала до велика. Службу казачью несли исправно. Чижало было справить всю амуницию и коня на свой кошт, но зато податями всякими не душили. Башковитый и мало-мальски грамотный казак мог станичным атаманом стать, как и мой дед, твой прадед – Кирилл Яковлевич.
Помню, как Февральскую революцию и отречение императора станичники обсуждали бурно. Старшина, кто дворянство выслужил, сумовали. Гутарили чуть ли не про конец света. Окопники же, кормившие вшей не один год, трагизму не почуяли, ожидали даже каких-то перемен к лучшему, как в начале нынешней перестройки.