Она лежала в его объятиях в пропитанной потом темноте, прижавшись щекой к его груди.
Он чувствовал запах ее волос, духов, вкус влажной кожи на своих губах.
– Как только сёгун успокоится, я попрошу у него разрешения ухаживать за тобой. Я отправил письмо своему отцу…
– Ухаживать за мной? Зачем, черт возьми?
– Чтобы я мог быть с тобой. – Он нахмурился и привстал, опираясь на локоть.
– Хиро, ты и так со мной, прямо сейчас, – засмеялась она, снова целуя его.
Ее поцелуи были на вкус как лето…
– Нет, – сказал Хиро. – Не было никаких обещаний. Вам не стоит переживать.
– Хорошо, – кивнул отец. – Хорошо, – повторил он.
Теперь тишина омывала Хиро, как черная соленая вода в заливе Киген. Разъедающая. Разрушающая. Волна за волной обрушивались на него, с каждым вздохом забирая частичку души и устремляясь обратно в море.
Вот он сидит на плечах у отца. Он еще слишком мал, чтобы видеть поверх стеблей лотоса, и восхищается миром за пределами родовых поместий. Вот он впервые поднимает отцовский меч, наблюдая, как солнечный луч целует лезвие.
В тот день, когда его приняли в элиту Казумицу, он единственный раз заметил слезы в глазах отца.
Но воспоминания смывает черной водой, остается только пятно. Тяжелая ноша. Провал, с которым, как его учили, Хиро никогда и ни за что не должен смириться.
– Мне пора. Мы отправляемся на плацдарм. – Хиро поймал себя на том, что говорит вслух. – Меня ждут люди.
– Конечно, даймё, – изрек отец. – Не позволяйте нам задерживать вас.
Хиро сглотнул. Поклонился.
– До свидания, отец.
Орочи поклонился в ответ. Без искры света в глазах. Без капли дрожи в голосе.
– До свидания, сын мой. И пусть Господь Идзанаги даст тебе силы… умереть достойно.
Хиро повернулся к женщине, которая произвела его на свет.
– До свидания, мама.
И она сломалась. Рухнула на колени и заплакала, спрятав лицо в ладонях. Сердце толкало Хиро к ней, требовало заключить мать в объятия и прошептать, что все будет хорошо и тут нет ее вины.
Все внутри кричало, что он должен двигаться, говорить, что-то делать.
Но отец прошептал четыре слова, и они удержали Хиро:
– Ты позоришь меня, женщина.
Плач прекратился, дверь за ними захлопнулась, снова воцарилась тишина. Текут мгновенья, собираясь в волны, и каждая проведенная среди них секунда смывает с Хиро частичку памяти.
И когда это исчезнет, когда все, чем он был, улетучится, что останется?