Лифон не задумался ни на секунду, ведь кроме названного братиши, некому было на него смотреть. Именно его взгляд мешал ему и не позволял столько раз полнить список темных делишек. Именно он, согревая дружбой, вел его через леса, горы и деревни.
– Иди домой, муфель-странник. Там всегда ждут, даже тогда, когда ждать некому. Тогда ждут стены.
– Спасибо, папуша Вака, я вспомнил, кто меня ждет. Я возвращаюсь туда.
Глава 3. Деревня Кривой осины
Большой глиф летел невысоко. Хранитель намеренно сдерживал птицу, что, минуя Радужные горы, пролетала над широкими полысевшими пролесками, над покрытыми льдом озерами. Над сбившимися тесными кучками пирамидальными невысокими горами, что стоят веками, прижавшись каменной щекой к каменной щеке. Их молчаливыми тесными «собраниями» испещрено все Многомирье. Они знаменуют места силы и держат внутри своих горных стен тайны, неведомые порой даже верховному мудрецу. Эти горные сборища разделяют миры, территории и деревни.
Деревни мелькали внизу, под крылами большого глифа, как круглые, окаймленные полями заснувших радостецветов коврики на гиганском белом поле Многомирья. Жилища тесно жались друг к другу, согреваясь. Струйки дымов из печных труб извивались, переплетались и перешептывались.
Шумные и яркие во времена цветолетья, муфликовые поселения взяли в плен белые хлопья и закрыли все собой. Даже самая красочная деревня Песка и глины сдалась в снежный плен.
Белые хлопья погасили все звуки, сменив бурление, суету и колготню сверкающей царственной тишиной. В былые облеты эта тишина баюкала огромное сердце мудреца. Но отныне внутри Хранителя не было спокойствия.
Отныне эта тишина была тишиной грозной. Тишиной мертвой. Большой глиф тоже ее чувствовал. Он крокотал и мотал всеми тремя головами, словно выискивал там, на земле, виновника или виновницу своей тревоги.
– Неспроста крокочешь, мой верный глиф. Что не по нраву тебе? – спросил Хранитель и потрепал перья на шее своей исполинской птицы, словно та могла ему ответить.
Возможно, большой глиф рассказал бы своему наезднику, что он чует морок, который вернулся и окутал, как и белоземье, все небо, всю землю и все, что между небом и землей. Что ему не по птичьей душе эти перемены. Но глифы не умеют говорить, даже если они большие глифы. Оттого все три головы оглянулись на седока и фыркнули, обдав старого мудреца холодным паром.