Мы вернулись в холодный кампус, но в конце марта можно было ощущать тепло солнечных лучей на своей коже, а пруды уже не замерзали по ночам. Ледяная каша уступила место открытой воде. В ней отражался свет наших уличных фонарей. Перед ужином прямо передо мной возник Шеп и со своей кроличьей улыбкой поинтересовался: «Слушай, не хочешь потусоваться сегодня вечером?».
Я готовилась к этому. Возможно, даже слегка пожала плечами.
«Отлично», – сказал он.
Народ хлынул в распахнувшиеся величественные двери. Кто-то сильно пихнул Шепа в мою сторону, и по его улыбке при нашем столкновении я поняла, что он совсем не против этого. Она понравилась мне гораздо больше, чем прикосновение его тела.
«Может, зайдешь к нам в Крыло?» – спросил он. Я никогда не была в этой общаге мальчиков. Меня туда не приглашали.
«Ладно».
«Дело в том, что у тебя соседка…»
Он был прав – она точно испортила бы нам общение. Я улыбнулась.
Он предложил восемь вечера. Мы разошлись, чтобы занять назначенные нам места за столами – на формальных ужинах всегда была рассадка, как и в церкви. Дважды в день школа хотела видеть нас именно там, где нам полагалось быть. («Это чтобы они знали, что вы никуда не делись», – сказала мама. Была знаменитая история про двух учеников Гротона (известная частная школа в штате Массачусетс. – Прим. пер.), которые не явились на церковную службу, потому что как раз в это время вылетали из Бостона на Багамы. Они провели три дня на пляжах, а по возвращении их исключили. Маме очень нравилась эта история).
Есть я не стала. Я сидела в этом величественном зале, освещенном свечами, и посматривала на свое платье. Не стала ли я похожа на одну из тех девиц, которые ходят тусоваться к старшеклассникам? Ничего подобного я не уловила. На мне было платье в цветочек, перевязанное бантом.
После ужина я отправилась в библиотеку и царственно восседала на своем любимом диванчике почти до восьми, после чего вернулась в свою комнату оставить книги и переодеться. Я остановила выбор на джинсах, водолазке и толстом синем шерстяном свитере с узорчатой белой полосой на груди. Наглухо застегнула парку и замотала уши шарфом. Сунула ноги в свои верные непромокаемые ботинки, а руки в перчатках – в карманы. Общага Шепа была в семи минутах ходьбы по освещенной дорожке, усыпанной прошлогодней листвой. Она была мягкой и пахла землей. Я выглядела так, будто собралась ставить ловушки для лобстеров в Северной Атлантике.