Лекарка пододвинула к усатому кувшин со снадобьем. Готовила она его здесь же, на очаге, и старик строго следил, чтобы не кинула какого яду в зелье, а про каждую травку спрашивал, что да для чего.
– Сам же видел, что вывариваю… Травы да коренья…
– Откель мне знать, что ты туда тайком добавила? Мало горя причинила?
Крапива утупилась в пол.
– И думать не смела…
Несмеяныч взял кувшин и поднёс к губам, следя, встрепенётся ли девка. Крапива лишь крепче стиснула кулаки. Взаправду, что ли, считает, что ей ума достанет княжича отравить?
Отхлебнув, Дубрава сжалился и попотчевал больного: делать-то нечего. К тому ж Матка Светом и Тенью поклялась, что хворобная девка беды не желала. Да что уж, старик и сам видел, как та упрашивала Власа её не трогать, но молодой же, горячий… Несмеяныч замахнулся на травознайку локтем.
– Ух я бы тебя!
Поганая ведьма и не дрогнула, лишь глянула так, что воевода побледнел.
– Отр-р-родье! – буркнул он, отворачиваясь. – Пошла прочь! Поклонись вон Рожанице, чтоб обошлось!
Княжич хлебал варево из подставленной дядькой плошки, и из угла рта его бурой змеёй сочилось не проглоченное зелье. Он поднял отяжелевшие веки и, оттолкнув посудину, потребовал:
– Пусть… подойдёт…
Дядька решил, что ослышался.
– Пей, княжич, пей…
– Я велел… чтоб подошла… девка та…
– Одумайся, княжич! Ей бы к тебе на версту…
Колючий взгляд ощупал потолок и сполз на испещрённое морщинами лицо Дубравы. Плохие у княжича были глаза, ох плохие! Шальные, чёрные… И сверкало в них такое упрямство, которое только в Тень и ведёт.
– Выйди, – молвил больной.
Несмеяныч обмер. Поджал разом пересохшие губы, отставил плошку и двинулся к выходу. Хотел бы и девку с собой волоком утащить, да воочию видел, что бывает с теми, кто её неволит.
– Тронешь – убью, – коротко бросил он ведьме и хлопнул дверью.
А Крапива стояла ни жива ни мертва. Затухающие угли перемигивались в очаге, бурый след от зелья искривился вместе с ухмылкой княжича.
– Мне вдругорядь повторить? – прохрипел он.
В избе было донельзя душно, дымовые оконца едва выпускали жар, но Крапива вдруг словно в проруби очутилась. Она на негнущихся ногах приблизилась и встала у ложа.
– Сядь.
– Не могу, княжич. Задену ненароком…
– Так не задевай.
Двигаться ему было больно. Влас и рад бы хоть голову повернуть, чтоб рассмотреть ведьму, да никак. Крапива присела на самый краешек перины и положила руки на колени. Не дай Рожаница хоть кусочком голой кожи прислонится!