Славный Зевес, из богов величайший, навозом объятый,
Что от овец и коней, а еще и от мулов остался.
чтобы таким образом, как я полагаю, показать жизнедатность и жизненосность бога…». («Против императора Юлиана», I, 115).
«Богословские изречения» (θεολογίας ῥήματα)… Во времена Памфа богословия, естественно, не существовало. Античная религия (не юлиановская) не знала ни священных книг, ни догматического жречества, ни первородного греха. Это была религия многогранная, если угодно, и при этом весьма вместительная: она предоставляла место и Неведомому Богу – место, которым охотно воспользовался апостол Павел, как сообщают о том «Деяния апостолов» (XVII, 16 и далее). Она не особенно говорила о любви, это правда, но зато и не проявляла лютости любви – ей был чужд фанатизм. Поэтому, как мне представляется, единственное, чему учит этот риторический взрыв, это тому, как опасно живущим значительно позже судить и осуждать давно умерших, наделяя их собственным образом мышления.
Но оставим этот диспут. Наши Гимны называли также воззваниями (прооймиями). Воззванием к Аполлону называет «Гимн к Аполлону» Фукидид. А Пиндар говорит:
Ὅθεν περ καὶ Ὁμηρίδαι
ῥαπτῶν ἐπέων τὰ πόλλ΄ ἀοιδοί
ἄρχονται͵ Διὸς ἐκ προοιμίου…
Так же, как Гомериды,
Слов сочтенных певцы,
Начинают – с воззвания Зевсу…
(«Немейские песни», II, 1–3.)
Гомериды были содружеством рапсодов, исполнявших поэмы Гомера. Поначалу их считали его потомками. Нетрудно представить себе, как они странствовали из города в город, с острова на остров на пиры и празднества, воспевая гнев Ахилла или морские приключения Одиссея, и при этом, прежде чем начать, возглашали, словно прелюдию, воззвание (прооймий) в честь того или иного бога – нечто вроде сохранившихся до нашего времени Гомеровских Гимнов.
А теперь давайте перелистаем их.
Остановлюсь на Гимне, посвященном Гермесу. Он представляется мне самым развлекательным, если только можно назвать развлекательным гимн, обращенный к богу: у древних близость с божеством была иной, чем у нас. «Гимн» этот настолько жизнерадостен, что невольно вспоминаешь о Рабле и задаешься вопросом: не его ли имел подчас на уме прославленный француз? Считается, что это произведение было создано около 530 г. до н. э., то есть за каких-нибудь пять-шесть десятилетий до начала древнеаттической комедии.