Он подпер стулом входную дверь. До рассвета недолго, ему надо было выиграть хоть немного времени на задуманное.
Бумага оказалась тоньше обычного, а буквы гораздо убористее. Читать стоя было тяжело, камешек трясся в непослушных руках, но он упорно вчитывался, продирался к пониманию мольбы просителя через собственную слепоту и старость. Губы беззвучно шептали каждую букву, силясь сложить их в единое слово.
– Учитель? – робко позвали из-за двери. Ручка не поддалась, и голос повторил настойчивее: – Учитель!
– Что тут происходит? Он заперся? Зачем? Погоди… НЕТ! Учитель! Учитель! Что вы встали, несите топор! Он заперся!
Пальцы судорожно схватили перо. Медлить было нельзя. Обдумав прочитанное, Мудрогор впервые за многие лета расплылся в улыбке. Письмо не принадлежало ни князю, ни другому волхву. То было обычное письмо заботливого отца, который жаждал доброй участи для дочери, и искал ответ на самый простой вопрос во всем мире. Макнув перо в чернила, он облегченно вздохнул и вывел несколько простых слов успокоения.
Когда дверь захрустела под быстрыми, но неумелыми ударами нескольких топоров, комнату озарила яркая вспышка. На пол упала истлевшая от древности рубаха, ветер подхватил горстку пепла.
На столе перед взмыленными и раскрасневшимися юношами лежали тяжелый перстень Мудрогора и последнее письмо столетнего старца, наконец выполнившего свою клятву.
Ночное небо искрилось тусклыми звездами. Удивительно безоблачная, особенно для весны, ночь едва ли способствовала тайным планам и коварным шагам. Однако все же это была ночь, время темных и страшных дел, вершимых не менее ужасными людьми. Впрочем, Воесил не мог сказать, что считает себя или своих братьев совсем уж пропащими висельниками. В конце концов, они знали меру в своих грехах, старались искупать их добром, чтили братство и почти никогда не брали лишнего.
Во всяком случае, сейчас они совершенно точно не делали ничего плохого. Просто лежали, продрогнув насквозь, на траве и наблюдали за происходящим на соседнем холме.
Огни плясали за невысоким каменным тыном. Богатый курень, не слишком большой, но явно не знавший плохих времен. Ладные высокие окна, расписанные свежей краской ставни блестят в свете луны. Крошечная башенка сбоку, чтобы наблюдать летним вечером за пашнями, что упирались в самые стены. Деревни вокруг, примечали они мимоходом, тоже казались приличными, даже по меркам привыкших к городу. Все было ухоженное, опрятное, животные издали казались упитанными и даже счастливыми – всюду была видна рука доброго хозяина. Но людей было слишком мало, а некоторых домов, вероятно опустевших, коснулась недобрая участь ничейного добра. Окна были заколочены, видимо заботливыми соседями, а земля вокруг них уже заметно приела тропинки. Болезнь ли, война или другое несчастье – в любом случае половина людей этого края пропала.