– Ох и напугали вы меня, милостивый государь, ох и учудили вы… – начал Голицын. – Думал сердце не выдержит за всеми этими вашими разборками и перестрелками. Как же я признаться растерялся, когда все это завертелось в Думском зале! Кто? Где? За кого? Как? Как я заметался!
Протопопов внимательно слушал, смотря премьеру в глаза.
– Ну вы сами разобрались то за кого, кто и где, Николай Дмитриевич? – прямо спросил министр. – Пора бы определяться.
Никакого секрета не было в том, что Голицын, следуя своей природной сути, всегда занимал сторону сильного и от этого плясал, не имея четкой собственной позиции по вопросам, но выражая интересы большинства, как внутри кабинета министров, так и в любых других ситуациях, когда решение требовалось принимать. И вот эти слова о том, что Николай Дмитриевич «заметался» лишь подтверждали его привычную жизненную позицию – максимально обезопасить себя и сделать минимальной свою ответственность.
Проблема только в том, что теперь положиться Голицыну было не на кого, а какие-то решения принимать требовалось по-прежнему. Все эти «риттихи» (читай треповцы), «кригер-войновские», «феодосьевы» и «шаховские» с одной стороны и щегловитовцы «рейны», «раевы», «кульчицкие» и прочая, прочая, прочая – растерялись и прикинулись австралийскими страусами, не желая занимать ту или иную позицию по случившемуся, а соответсвенно формировать большинство, к которому бы Голицын мог благополучно примкнуть. То есть, вроде как события в Таврическом дворце четко обозначили расклад и показали на чей стороне мяч в игре в текущую минуту, а с другой никто не хотел рисковать и мириться с происходящим. Возможно предполагая, что мяч этот очень скоро у текущих лидеров насильно отберут… Как бы то ни было, но сейчас Голицын совершенно не понимал, что делать. Но понять он все-таки был обязан, потому как премьер.
Ну а щегловитовцы и треповцы растеклись по Петрограду. Курлов доложил, что сразу в нескольких местах по столице начались секретные совещания, на которых как раз и предстояло выработать позицию большинства. Понятно, что Протопопов не знал теперешних истинных намерений ни одной из правительственных групп, но зато министр знал, что Голицын, не примкнувший ни к треповцам, ни к щегловитовцам, чувствует себя ничуть не лучше, чем говно в проруби, ожидающее своего часа и берега, к которому можно прибиться.