“Всё сходится, – подумала про себя Лена, – она сошла с ума”.
Уже несколько успокоившись, девушка перевернула страницу. Снова милая картинка. Асю выписали из больницы, и она доучивается в частной гимназии. У неё много подруг и друзей, и она пользуется большой популярностью среди мальчиков. Лена поднесла другую лампу и начала читать появившийся текст.
“Кан-Килви наградил меня неудержимой похотью. Я трахалась со всеми. Я отдалась врачу на его столе прямо во время выписки. Отец ничего не знает или делает вид, что не знает. Мне всё равно с кем – лишь бы удовлетворить волю Кан-Килви. Так он думал. Я специально усыпляла его бдительность бесконечными потрахушками. Он хотел, чтобы я залетела и родила, а я всеми силами стремилась ему этого не позволить. Пока я училась в гимназии, у меня было восемь выкидышей. Каждый раз, стоило мне залететь, как я делала вид, что съезжаю с катушек и совершала насилие над собой. Однажды я даже выпрыгнула со второго этажа, чтобы у меня наверняка был выкидыш. Заодно, я сломала себе ногу”.
“Не верю! – подумала Лена. – Ты всё наврала, Асенька”.
Она проверила сколько осталось. Три страницы. На первой Ася в институте, у неё новый имидж. На второй Ася начинает заниматься музыкой, у неё своя Рок-группа и на третьей она приезжает на день рождение к своему отцу. На всех трёх она улыбается и комментирует картинки короткими сообщениями. Читать стало неинтересно. Наверняка там, в скрытом тексте настоящая психушка. Чем она может удивить Лену? Куда уже хуже мнимых выкидышей. Не может быть у человека, столько раз такого. Только у чокнутого в голове. Сидит, наверное, со своими воображаемыми детьми в изолированной палате и подушку нянчит. Она позвонила Вадику и пригласила его на ужин. Он пообещал прийти через час.
Лена вздохнула и решила дочитать альбом, а потом уже идти помогать маме. Всего-то три страницы осталось.
Она навела лампу на первую, где Ася поступила в институт.
“…Я добилась своего. Я больше не могла иметь детей. Кан-Килви был в бешенстве, но других женщин, которых он мог терзать, у него не было – только я одна. И тогда он смирил свой гнев, обязав меня приносить ему жертвы. Я стала вроде бабушки, нелюбимая жена и нужная жрица. Сначала я пыталась приносить ему в жертву мелких зверюшек, как это делала бабушка. Я убивала хомячков, тараканов, крыс, мелких птичек, но ему это быстро надоело. Он требовал человеческих жертвоприношений. Видишь мой новый имидж? Я делала пирсинг каждый раз, после очередного убийства. Мои уши проколоты, мой нос, язык и губа тоже, дальше были соски на груди, а потом я просто делала пирсинг на спине, пока из украшений не получилась картина. Я делала это, чтобы помнить. Я должна помнить каждого. Каждого мужчину или женщину. Я не трогала только детей. Отец вытаскивал меня из передряг. Платил огромные деньги, только бы меня не закрыли. Мне наплевать. Всё равно эти деньги прокляты. Да и плевать всем на бомжей и гастарбайтеров.”