Мадмуазель отговаривала себя от этой поездки, каждый раз находя причины. Как делают все люди, переживая следующую неудачу. Мы падаем, затем встаем с колена, отряхиваемся от собственных предубеждений, делаем выводы и начинаем искать новую истину, подстраиваясь под очередные убогие мерила жизни. Надеемся, что в этот раз они послужат для нас перилами (хотя и не особо чистыми), но способными удерживать равновесие на этой выщербленной лестнице. Парадоксальность человеческого бытия заключается в самом этом процессе. Все учат нас балансировать над пропастью, правильно принимать поражение и начинать все с чистого листа. Вот только никто не рассказывает от том, что делать при отсутствии желания вставать на эту скользкую дорожку, заранее обреченную на провал.
Мадмуазель сознавала, что эти препятствия и есть сама жизнь. И лишь сегодняшней ночью, переполненной огней, сгорающих также быстро как и люди, она поняла как сильно устала. Сон прошел. Жоан больше не искала предлогов. Она покинула их с Полем парижскую квартиру, успев накинуть его каштановое пальто, чтобы не замерзнуть в одном дезабилье. Взяла лишь ключи от машины и уехала. Возможно она не закрыла входную дверь, но особо не печалилась. Пусть забирают все, она ничего не потеряет, ведь у Жоан ничего нет.
Сейчас она, сгорая от нетерпения, направлялась в сторону частного аэродрома имени какого-то безызвестного ей летчика. Если агрессивный стиль вождения был вполне оправдан её внутренним состоянием, то он, определенно, шел вразрез с открывающимся пейзажем. Пушистые облака неспешно обволакивали горные хребты, заключая те в объятия. Изумрудные луга, на которых сонно паслись коровы, даже не собирались терять краску. Кроны лесных массивов нежно покачивались, придавая умиротворяющее спокойствие всей картине.
После чахлой парижской осени, после её больных ночей, эти красочные полотна, запах мокрой травы и опавших листьев пьянили быстрее любого коньяка. В этом году осень выдалась чересчур напористой, но здесь солнце еще позволяло погреться под своими лучами. Впервые за долгое время на устах Жоан показалась улыбка. Она порадовалась возможности урвать последние моменты тепла. Мадмуазель с детства была крайне чувствительна к холоду. Может потому в Париже Жоан испытывала невыносимую стагнацию и необъяснимое чувство опустошенности. Бесконечная серость бытия, совершенно унылая, чтобы хотеть жить, но абсолютно пресная, чтобы жаждать смерти.