Геммы. Сыскное управление - страница 2
Дальше, в воде, там стояла фигура. Кто-то совсем маленький стоял, и волны толкали его со всех сторон, пытаясь повалить на колени, захлестнуть с головой. А вокруг… на поверхности волн безжизненно лежали какие-то рыбины, ими двигала только вода, но не они сами. Большие рыбины, с человеческий рост. С руками и ногами, с юбками и в рубахах, со светлыми и темными волосами, что треплет прибой… Не рыбины. Люди. Все они лежали в прибое лицами вниз, головой к ртутному горизонту.
Все, но только не тот мальчик. В том, что это мальчик, ее ровесник, Рина уже не сомневалась.
Отец и Антон растянули сеть, приближаясь к линии прибоя. Они хотят поймать его? Этого ребенка?
Тут отец обернулся и увидел ее. Он закричал:
– Назад! Прячься!
Рина попятилась, сделала только один неверный шаг, но обрыв уже посыпался, поплыл под ее ногами, и она заскользила по песку и гальке вниз.
Мальчик, до того неподвижно смотревший на волны, тоже повернул голову. Светлые пряди захлестнули его бледное лицо.
Рина, запутавшаяся в юбках на кринолине, ободравшая ладони даже сквозь перчатки, замерла, не сводя взгляда с его тощей фигурки в развевающихся на соленом ветру пепельных лохмотьях.
И чужой голос в ее голове вдруг спросил:
«Кто ты?»
Непостижимо само бытие Серафимов.
Однако ведома им любовь не лишь духовная, но и мирская.
Называю себя сыном Крылатых Мудрецов не с гордыней,
но со смирением. Ибо жизнь дарована мне с целью единой:
проводить тебя, и тебя, и родителей твоих, и детей
твоих сквозь сотни лет молчания.
Великим Благословенным именем не наречен я, но обречен.
И Свет Крадущим ведома любовь, и плоды любви сей не обречены,
а наречены Великим Проклятым именем.
И грезит каждый из оных о сотнях лет слепоты.
Наставления Диаманта
ДЕЛО № 1:
Счастье как жар-птица I
Сквозь частые перекрестья узких оконных рам Архива свет проскальзывал будто бочком, стараясь не касаться высоких тонкокостных стеллажей, шатких стопок пергаментов и груд свитков.
Луч перешагнул через выдающего немелодичные носовые рулады Хранителя, рассеянно погладил по лысеющей голове Рустикса, который тайком размазывал козявку по корешку фолианта четырнадцатого века, и на цыпочках подобрался к кудрявому светловолосому пареньку лет восемнадцати, младшему из троих работников Архива. Тот совершенствовался в тонком искусстве сна с открытыми глазами. Если бы случайный прохожий, никоим образом не знакомый с делами Ордена, заглянул в эти глаза, он содрогнулся бы – настолько нечеловеческими они были: то были глаза ястреба, золотисто-желтые и прозрачные, как застывшая в тысячелетиях смола; зрачок, будто древнее живое существо, замер в ее глубине.