С камином вообще целая история вышла. Папа несколько месяцев ходил поникший, что никто из печников не желал за такую работу браться. Русскую печку – пожалуйста. Грубку с лежаком – только дай. А камин… «Нахалера он вам?» – лишь повторяли печники, словно сговорившись. Всё твердили, что камином только небо натопить получится, а уж никак не дом. Как оказалось, никто уже давно камины не делает, да и толком не умеет. Там свои правила кладки. Наконец один сдался. Совсем старик, маленький и щупленький. Росточком и фигурой ну прямо как мальчик. Он с сыном из глухого Полесья на заработки приехал. Упёрся, правда, чтобы папа чертежи достал. По чертежам, сказал, сделает. Да и не он вовсе это сказал, а сын его так перевёл. Дед-печник говорил на таком чудном языке, что даже папа его не всегда понять мог. Слушает, слушает, а потом как засмеётся и к молодому поворачивается, мол, давай переводи. Удивлённой Лиде папа растолковал, что это старые полешуки и мова у них своя, особая. А про смысл многих слов и так догадаться можно. Например, свод печи они «поднебеннем» называли. Красиво звучит. Значит, как бы в небо упирается. Сразу сложновато было общаться, но со временем привыкли. Как пришёл срок камин испытывать, то заметно было, что старик волновался. Но стоило только первым щепкам разгореться, как густой сизый дым плотной струйкой потянуло в трубу. «Будет тяга!» – радостно усмехнулся старик.
– Да ещё какая! Смотри, чтобы тебя не утянуло, – добавил за ним сын, глянув на Лиду и шутливо подмигнув ей.
Ох и весёлым же этот старый полешук в итоге оказался. Всё лето они с сыном на хуторе проработали. Даже расставаться не хотелось. Перед отъездом он выложил русскую печь. Не дав кладке как следует высохнуть и затвердеть, старик, как обезьяна, запрыгнул на лежанку и давай плясать.
– Ты что творишь, старый чёрт? – в сердцах воскликнул тогда папа. – Сам же свою работу испортишь.
– Не волнуйтесь! – заступился за него сын. – Коли печь на совесть сложена, она и не такие танцы выдержит. А батя своё дело знает.
Вот и переживала Лида, что в трубу её может затянуть. Поначалу она много чего боялась. Особенно страшным казалось одной очутиться в лесу, окружавшем хутор со всех сторон. Где-то там в чаще бродил матёрый кабан с кривыми, как турецкие сабли, клыками. Кабан этот иногда по ночам захаживал на хутор и разрывал носом землю неподалёку от дома, оставляя после себя такие гигантские отпечатки копыт, что папа даже не удержался и измерял их линейкой, при этом удивлённо качая головой. Кабана он называл Секачом. Лида так и не успела выведать, откуда папе известно его имя. Над всеми страхами дочери он только, как обычно, по-доброму посмеивался и заверял её, что Секач боится Лиду даже сильнее, чем она его. Потому и приходит по ночам. Девочка успокоилась. В последние дни ремонта рабочие, которых все называли смешным и странным словом «шабашники», соорудили домик в ветвях раскидистого старого дуба, растущего на краю участка. Счастью Лиды не было предела.