В центре его находится командная башня, выходящая в стратосферу, чтобы принимать волновые сигналы Конта. Так высока башня, что никто не осмелится подняться пешком на самый её верх. Есть ещё ангары – аккуратные стойла железных «хищников», военных звездолётов, и унифицированные бараки для отдыха солдат.
В каждом эоне ведутся войны – это закон Дальней волны творения. В этих войнах герои находят своё предназначение, воины совершенствуют дух и тело, правители учатся мудрости и политической гибкости. Эти войны не бессмысленны. Некогда ривайры использовали битвы, чтобы вырастить личности и стать совершенными, а магистры трагила-сай оттачивали навыки боевой магии; прочие воины учились быть стойкими и решительными. Но не сейчас.
Сражения в эоне мрака превратились в беспощадные бойни, где гибнут миллиарды существ, поражённые бессмысленным огнём, так и не раскрыв свои таланты. Невинные создания вовлекаются в сражения, чтобы стать пищей духа смерти. Сам Некроникус содрогается, принимая в объятия целые армии. Причины таких войн смехотворны, полководцы ослеплены жестокостью, орудия беспощадны, а солдаты кровожадны. Никто больше не удивляется, видя в космосе моря крови и горы костей. Таков эон мрака и таковы его адепты – контийцы, заражённые чистой логикой.
Сегодня в центре командной башни, зеркальном зале, слышен смех усталых воинов, играет музыка, звенят хрустальные бокалы. Здоровая раса празднует одну из побед над уродством Живого космоса – отвратительными симбиотами, порождением безумного гения Птаха. Контийцы беспечны и считают, что энергополе Стального Форта защитит их от любой угрозы.
Дождь плачет над их недальновидностью,
стрекозы смеются над их самоуверенностью,
и только Зерван, вращающий колесо времён,
печально усмехается: он точно знает,
что эон мрака только начался,
и неизвестно, что он принесёт тем, кто забыл богов.
Командир Стального Форта, сильный и умный воин, произносит речь, полную возвышенных уверений в будущей победе. И когда он на миг замолкает, чтобы поднять бокал за Конт, радостный смех и разговоры смолкают. Кажется, даже свет становится не таким ярким, а зеркала, в которых контийцы любуются собой, помутнели, словно сам Некроникус подарил им своё влажное дыхание смерти. В зале появляется бродяга.
Вид его безобразен: волосы не стрижёт и не расчёсывает, один глаз слеп, другой затуманен дымом остролиста, который незваный гость курит в зеркальном зале. На нём старая роба, грязная и оборванная, свисает чёрными нитями; штаны, протёртые до дыр, не скрывают босые ноги. А на суме, что перекинута у него через плечо, растёт плесень и грибок. Одна кисть бродяги заменена ржавеющим железным манипулятором, она опирается на гнилой сук, потому что пришелец хромает. Вокруг его головы вьются ядовитые стрекозы и мелкие мухи, которых никто никогда не видел на Саркассе. Их привлекает запах сладковатого остролиста, который запрещён на Саркассе под страхом депортации.