По возвращению из санатория он позвал Нугоа, Зенона и Ингу на рабочее совещание – в город своих предков. Он еще хотел пригласить командира «котиков», но тот был на задании, уже с другим карантинмейстером и на другом корабле. Для совещания он выбрал «Захер», как еще он мог отблагодарить своих коллег, за то, что они невольно спасли ему жизнь. А Нугоа… Его огромная голова, растопыренные уши, невероятно белые на черном лице белки глаз, не просто толстые, а очень толстые губы, сжимавшие соломинку венского коктейля словно мундштук саксофона его родной Луизианы… Пеццай и выбрал его однажды за его жизнерадостность. В присутствии этого вечно улыбающегося негра даже грек с эстонкой становились друг другу теплее.
Как и Лидия, Нугоа погиб совершенно нелепо. Во время очередной экспедиции он перекачал базу данных корабля с орбиты на свое рабочее место в Агентстве. Эта процедура должна была пройти три файерволла, и все три, со всеми своими антивирусными программами, пропустили ее. В то лето на Земле стояла страшная жара, кондиционеры работали, не переставая. Но Нугоа было этого мало. Ему нужен был щемящий болотный запах Миссисипи, ниспадающей ажурной дельтой в Мексиканский залив. И он поставил на полу в своей лаборатории детскую игрушку – маленький надувной бассейн с искусственным крокодилом и разноцветными рыбками. Вооружившись удочкой с магнитом, пока базы данных обрабатывались, он вылавливал этих рыбок и торжествующе размахивал удочкой с рыбкой на магнитном крючке. Нугоа не был пижоном, но очень любил все протоисторическое. Он улыбался, раздвигал губы, и оттуда выливалось, да, можно было понять женщин той эпохи, когда юбки сами задирались под такие звуки: Винта-аж.. Поэтому, нарастив корпус дополнительными блоками, он сохранил компьютер своего прадеда. Но зато над экраном красовалась – не целлулоидная, а настоящая стальная пластинка с изображением надкусанного яблока.
Победный взмах удочки – и магнитный крючок прикипел к этой пластинке. Но удочка была – мокрая. Сколько там случилось вольт, никто так и не узнал. Электрики сказали, что это было посильнее раз в сто любой молнии. Напротив бесформенной массы обуглившегося компьютера по креслу расползлась такая же бесформенная обуглившаяся масса. Из этой массы торчала, нет, это уже нельзя было назвать рукой, уродливая капля, облитая ручейками расплавленной пластмассы детской игрушки.