Мои руки покоятся спереди чуть ниже талии. Моя голова поднята, чтобы ловить черным камнем обруча верхний свет. Я расслаблена и, останавливаясь перед Никлосом, легко склоняюсь перед ним в очередном поклоне.
А вот он жесток в своей нетерпеливости. Дергает меня за плечо, хватает за подбородок, пристально глядя в глаза. Его голос по-змеиному холоден и отчужден, тьма звучит из его горла, разливаясь вокруг нас волнами обозленного нориуса.
– Где ты была? И не ври, что торчала в этой проклятой больнице! Не думаю, что у тебя хватает наивности считать, будто поверю в твои байки! – Ник больнее обхватывает меня за руку, сдавливая, а в ответ я нежно касаюсь его запястья и чуть забираюсь за край рубашки, касаясь выступающей напряженной жилки.
– Но, мой король, это правда. Я была в больнице, помогла детям. И участвовала в операции. Ник, почему ты не можешь поверить, что я хочу спасать людей? Помогать им хотя бы так, зная, что я во всем виновата.
Моя ответная теплота и отсутствие агрессии смягчили его, и он спустил руку на мою талию, сжимая совсем легко. Опустились брови, ушла вертикальная черта гнева, а нориус растаял без следа, как и его ярость.
– Мне тяжело без тебя, моя девочка. Каждый раз, когда ты уходишь, мне кажется, что я больше никогда не увижу тебя. Думаешь, не замечаю, как ты смотришь на меня? В твоих глазах слишком много боли и противоречий, – он обхватил мою руку и погладил, пройдясь по каждому пальчику сверху вниз. Его глаза в желтом свете совсем провалились в черноту. Она же проступала в его коже, в его сжатых губах, в том, как он водил подбородком, как опускались ресницы. Ник шевелил свободной рукой в воздухе, словно перебирая невидимые нити нориуса. С тех пор, как случился разрыв, я больше не видела его, когда король этого не хотел.
– Ты пахнешь лилиями, но сквозь них проступает аромат запекшейся крови. Ты исчезаешь, когда тебе вздумается, и сколько бы людей я к тебе…
– То есть ты не отрицаешь, что Аксель и Август, и служанка Пьетро, и весь проклятый Совет Женевры следят за мной? Ты просишь прозрачности, приказываешь мне быть рядом, но сам только торопишься сжать мою шею в кулаке, чтобы даже воздух – и тот был исключительно по твоей милости. В том, что ты делаешь со мной, нет свободы. Нет любви. А только узы, которые ты каждый день затягиваешь все туже.