А через некоторое время они появлялись вновь, иногда даже успев заменить гимнастерку на бостоновый костюм, а телогрейку на габардиновое пальто до пят. И то и другое сидело на них дурно – чувствовалось, что они не привыкли к подобным нарядам. Но, несмотря на это, внешность их неуловимо менялась: сутулые плечи и склоненные головы вдруг отчего-то подымались, фигуры распрямлялись. Все очень быстро объяснялось: под пальто, на отутюженном пиджаке горели и позвякивали ордена и медали, нашедшие их или вернувшиеся к своим хозяевам. И, кажется, насколько я тогда мог судить, отец сыграл в этом какую-то важную роль.
Оказывается, эти дяди Леши, дяди Пети, дяди Саши были замечательными людьми, сотворившими невероятные, нечеловеческие подвиги, но почему-то – что никому не казалось в ту пору удивительным – за это наказанными. И вот теперь отец кому-то, где-то «наверху» все объяснил, и их простили.
Эти люди навсегда вошли в мою жизнь. И не только как постоянные друзья дома. Их судьбы стали для меня осколками зеркала, отразившего ту страшную, черную эпоху, имя которой – Сталин. И еще – война…
Она стояла за их плечами, обрушившись всей чудовищной своей массой, всем грузом крови и смерти, горелой кровлей родного дома. А потом еще и пленом…
Дядя Леша, который вырезал мне из липового чурбачка роскошнейший пистолет с узорной рукояткой, а свисток мог сделать из любого сучка, – Алексей Данилович Романов. Никогда не забыть мне этого живого воплощения добра, душевной кротости, милосердия к людям. Война застала его в Брестской крепости, откуда попал он – ни много ни мало – в концентрационный лагерь в Гамбурге.
Его рассказ о побеге из плена воспринимался как фантастика: вместе с товарищем, чудом ускользнув от охраны, проведя двое суток в ледяной воде, а потом прыгнув с причала на стоявший в пяти метрах шведский сухогруз, они зарылись в кокс и доплыли-таки до нейтральной Швеции! Прыгая тогда, он отшиб себе о борт парохода грудь и появился после войны в нашей квартире худющим, прозрачным туберкулезником, дышавшим на ладан. Да и откуда было взяться силам на борьбу с туберкулезом, если ему все эти послевоенные годы говорили в глаза, что, покуда другие воевали, он «отсиживался» в плену, а потом отдыхал в Швеции, откуда его, кстати, не выпустила на фронт Александра Коллонтай – тогдашний советский посол. Это он-то «отдыхал» – полумертвец, извлеченный из трюма вместе с мертвецом в такой же лагерной одежде!.. Его не восстанавливали в партии, ему не давали работы, жить было практически негде – и это на Родине, на своей земле… Но тут случилась телеграмма от моего отца…