Блажь
У Степана Петровича ночью до того разболелись ноги, что казалось – лучше оторвать. Вконец обессилев, забылся он лишь под утро, когда фонари за окном уже погасли, и возле подъезда проснулись бесхозные собаки. Но тут же, словно толкнул кто-то его. С трудом Степан Петрович всмотрелся в стрелки будильника – девять почти! Римма Васильевна спала в соседней комнате, спала как всегда чутко, подняла с подушки голову:
– Что, Степ? Плохо тебе? Где…болит?
Муж, изобразивший на лице улыбку смайлика, шепотом напомнил:
– Пришел к тебе… с приветом! Четверг!
– Вот выдумал! Какой еще четверг? Среда! Спи!
И добавила, чтобы не подумал чего:
– У нас, гражданин, сегодня переучет…
Это она пошутила так – работала раньше в овощном магазине. Римма Васильевна натянула на себя одеяло и повернулась на другой бок. Степан Петрович не нашелся с ответом. Ответил, когда вернулся к себе:
– Не больно было надо!
Громко сказал, чтобы слышала. По твердому убеждению его, костер любви надо поддерживать. Если Степан Петрович подбрасывал в огонь хотя бы по полену в неделю, то Римма Васильевна откровенно филонила, ограничивалась хворостом, да и то все реже и реже. Горько было видеть и сознавать, что полотно жизни, до этого светлое, яркое и бесконечное, становится куцым, тусклым и помятым. А ведь в стиральную машинку его не засунуть, утюгом с паром не выгладить. Наощупь-то Римма Васильевна еще ничего, но усушка и утруска налицо и на лице, чего скрывать. Женой для него она, конечно, быть не перестанет, а все-таки уже не то. Главное, и в характере ее сделалась пересортица. Утром за завтраком, если муж говорил: «сегодня тепло будет», то в ответ обязательно следовало: «подожди, к обеду дождь будет, вон там, смотри, туча, а за ней и другая». «Да не туча это, а облако!» « А я тебе говорю – туча!» На этом муж умолкал. Помнит, мать учила уму-разуму. Ты, говорит, Степа, лучше молчи, в семье тихо будет, сколько грому не греметь – солнышку все равно быть. Хотя досада не проходила, тлела весь день.
Поэтому ничего хорошего от будущего Степан Петрович не ждал. Все хорошее уже произошло, иссякло, на него, наверное, тоже имеется свой лимит. Зато прошлое теперь выглядело, как самые лучшие годы. Сначала он служил в армии, дошел до капитана, но большая часть жизни была связана с гражданкой, когда попал на завод. Взяли его начальником второго отдела. Отдельный кабинет, стол, телефон, две печати: одна для документов, другая на железную дверь. Приходит к нему, скажем для примера, слесарь или металлург, или начальник цеха – неважно кто: «– Степан Петрович, подмахните заявление – в отпуск иду!» А он: «– Тут не подмахивают! Тут, милый мой, оборону страны берегут. Предъяви военный билет. Куда едешь? На сколько? Как с тобой связаться в случае обострения международной обстановки?»