Взял Белицкий щенка на руки, к трубе поднёс. Совсем взбесился пёсик – пищит, от трубы воротится, вырывается. Не стал прапорщик мучить собачку, погрузились и в часть родную поехали. А как до дому добрались, решил оставить щенка у себя, в питомник не сдавать. Потому как породы пёс неопределённой, по всему – нездешней, и для какой военной надобности сгодится – только время покажет.
Жена Маруся подобрала собаке кличку:
– Были в древности, я слыхала, два великих бударя – Белицкий да Херцин, кого хош на ратное дело поднять умели, – объяснила Маруся мужу, – хоть кляклого-размяклого, хоть целое войско на конях, если надо. Раз, Весенька, ты Белицкий, то вот тебе дружок Херцин, он тебя по тревоге поднимать станет, не всё ж мне тебя расталкивать! Хоть высыпаться буду.
Это она в отместку так назвала, за первую служебную собаку мужнюю. Чёрная с тёмно-рыжим подпалом херманская козявка так глянулась Весу, что души он в ней не почаял: умна, послушна, работяща. Он тогда только сватался к Марусе, и чтобы невзначай не назвать суженую другим именем, собаку тоже Марусей именовал. Девица поначалу отказывала Весу, говорила: «есть у тебя уж одна Маруся, с ней и любись». А потом уступила. Стало две Маруси у Белицкого – собака да жена. Одна верная, другая погуливала.
Терпел Вес, попивал только порой, когда совсем невмоготу становилось. Его жалеючи, полуполковник Хохолев властью данной ажно развести суженых грозился – прилюдно, перед строем. Однако ж слово обручальное было Весом дадено, а прапорщику росскому не след от слова отступать! Терпел.
Так бы и шло оно, да позор, однако, случился.
В питомнике в конце полевого года подводят итоги, лучших собак выбирают. И вот Хохолев при всём честном народе оглашает, что сукой года признаётся Маруся прапорщика Белицкого. Половина военных – в хохот, другая – молчит смущённо. Тут Вес и понял, что врут люди – не со всем гарнизоном погуляла его благоверная, а только с половиною. С тою, которой не до смеха было.
Понятно, почему не до смеха. Не смотри, что увалистый и косолапый, Белицкий весил с дюжину пудов, был крут да сноровист, и под горячую ногу ему бойцы старались не попадаться. А вот Марусю свою жалел нежно, пылинки сдувал, ни разу пальцем не тронул, хош и было за что.
Тут бы и разойтись ему с Марусей, ежели не по сердцу, а по уму поступать. Но сердце уму не соратник. Всего и сделал тогда Вес, что служебную собаку переименовал в Верную. Чтоб, значит, животное не срамить. Теперь-то собака померла, а верность её прапорщик помнил! И от Херцина того же ожидал.