Открывается вечность, и в небо взмывают птицы.
Это время застыло и не сбылось.
Я ношу внутри имена и лица.
Танец пальцев и пальцев касаний, и каждый звук,
Шум прибоя и ветер в глазах, волосах, под кожей,
Танец света и света желаний, сплетенья рук, -
И весь мир между нами, и вся простота и сложность.
Я храню это время, – оно навсегда во мне,
Каждый выдох и вдох, невозможность и невесомость,
Бесконечность и небо вечернее по весне…
Я несу это время в руках по дороге к дому.
Зарастёт, переждёт, перемелется.
Так бывает вблизи не видать лица.
Слово к слову ложится, но не слыхать,
Не видать ни предательства, ни греха.
По весне встанет в поле полынь-трава,
Оклемаются сердце да голова.
До прощения долго. Да будет так!
Признаю, что дурак я! Слепой дурак!
Враг – язык сотню лет, коль не свой – чужой.
Слово режет, кусает, клеймит и жжёт!
«Как же так? – говорю им. – Ну как же так?»
А они мне в ответ говорят: «Дурак!»
Говорят, что напрасно я доверял,
Ведь лимит на доверие слишком мал.
Всё вернётся по кругу и им и мне…
Ничего, ничего… Всё пройдёт к весне.
И когда-нибудь успокоится эта буря внутри, уймётся,
И мы будем жить спокойно, рутинно, тихо.
Но пока есть порох, пока есть повод, и манит лихо —
Мы бесстрашно ныряем ко дну колодца.