, а нас гонят дальше.
Заставив опять раздеться, меня засовывают под ледяной душ, а потом приказывают стоять в очереди. И лишь увидев чёрные цифры на своей руке, я понимаю, где оказалась. Об этом месте я знаю только то, что здесь всех убивают. Значит, и меня. Скоро.
Но смерть приходит не сразу. Сначала я оказываюсь в ещё более жутком месте. В большом бараке много детей разного возраста. Здесь живёт страх, я чувствую его! Этот страх грызёт нас в жутком бараке, полном детских слёз. Каждый день то одного, то другого ребёнка забирают куда-то. Иногда их возвращают, иногда нет. Иногда дети умирают в страшных муках на руках заботящихся о них старших. На моих руках. Чувствовать, как жизнь уходит из маленького тела, и не мочь ничего сделать – вот где ужас! Мне сменили номер, но теперь нет лагерной мамы, чтобы звать меня по имени. В этом жутком месте я сама становлюсь той, кого зовут мамой умирающие дети.
Проходит бесконечно много времени, и за мной приходят. Я теперь – всего лишь номер, не человек, я – ниже животных и хорошо знаю это. Если я не узнаю свой номер или запинаюсь, произнося его, то следует сильная, очень сильная боль, от которой я потом дрожу ещё несколько дней.
Меня приводят в помещение, в котором стоят кресло, диван и кушетка. Меня внимательно осматривают, а потом ставят перед кем-то, кто кажется мне смутно внешне знакомым. Я чувствую, что уже видела этого человека, одетого в чёрную форму. Я смотрю на это существо… Мысленно я не называю его человеком, потому что человек не будет смотреть таким взглядом на ребёнка… Хотя здесь все мы «существа»… И с номерами, и без. Люди с их нормальной жизнью остались где-то далеко, я даже не уверена, что они вообще существуют. Я не уверена, что когда-то была одной из них… Прошлая жизнь пропала в тумане…
– Hier, Herr Standartenführer, der Slawe. Gutes Material!6 – произносит один из чёрных.
– Versuchen Sie, sie zu stimulieren, mal sehen, was sie tun kann7, – отвечает сидящий, ткнув стеком мне в живот.
– А-а-а! – внезапно что-то шипит, и я чувствую сильную боль, отчего кричу. Всё резко смазывается и гаснет.
– Nein, Friedrich, sie ist nutzlos. Dieses Tier muss entsorgt werden. Sie können sie nach Belieben verwenden8, – качает головой смутно знакомый чёрный. Что-то опять бьёт меня, сознание гаснет и…