– Где он? – Повторил страшный турок, поправив болтавшуюся на его поясе саблю в ножнах, видно, для острастки.
Отозвался граф.
– В кабинете, мой дорогой Явуз, в кабинете. Вон там, – он указал на дверь в углу. – Можете полюбоваться.
Островский шикнул на него, разозлившись, что Чернокуцкий влез в разговор, но было поздно. Бесцеремонно отстранив промышленника, турок направился прямо в кабинет. Подошел, оглянулся еще раз на собравшихся, затем взялся за ручку двери. Открыл, вошел.
– Что ты наделал, дурак, что ты наделал! – В отчаянии закричал Островский и тут же, со всех ног, побежал в кабинет. Остальные, чувствуя нависшую угрозу, кинулись за ним. Даже Ремизов сорвался с места, держась за перебитый нос.
– Иншаллах!!! – Послышалось страшное восклицание турка, и он тотчас же выскочил из кабинета. Его бесцветные глаза налились кровью, зубы оскалились, как у хищного зверя, руки дрожали. Шрам на его щеке, казалось, загорелся темно-красным огнем.
Ковров, Островский, Чернокуцкий, Ремизов и Уильям встали как вкопанные, не в силах сделать больше ни шагу. Если бы глаза страшного турка могли извергать гром и молнии, все пятеро были бы уже повержены.
– Кто?!!! – Закричал Явуз. – Кто это сделал! Говорите, кто это сделал?!!
Гневные восклицания страшного альбиноса были мало похожими на крик. Скорее это был истерический вопль, причем какой-то нечеловеческий, животный. Так мог кричать только смертельно раненый зверь, чувствующий скорую смерть и в реве своем выплескивающий ту недюжинную энергию, которую можно назвать жизнью. Впоследствии Ковров долго вспоминал этот крик и это страшное, безумное выражение его лица. И как бы он ни хотел, как бы ни старался, долго не мог он потом забыть это поистине ужасающее зрелище.
Все молчали и смотрели на Явуза странным, потерянным взглядом. Видно было, что им действительно страшно. Страшно было и самому Антону, но он боялся себе в этом признаться.
– Аааааа!!!! – Завопил обезумевший альбинос и выхватил саблю из ножен. – Я убью вас всех! Подлые шакалы!
Островский, Уильям и Антон в страхе стали пятиться назад, граф же (было заметно, что испугался он менее всех), предупредительно ретировался обратно к столу и там остался. Только Илья Ильич остался стоять на своем месте, впав, что называется, в ступор.
В турка воистину вселился дьявол. С безумным воплем он бросился на стоявших в нескольких шагах от него людей, размахивая саблей. Она легко скользила в его умелой руке, а острый, как бритва, клинок со свистом рассекал воздух.