– Хотя сейчас я понимаю, почему в новостях промолчали. Утром казалось, что они не могут проигнорировать такую трагическую смерть, хоть бы слово сказали. Но на самом деле все ясно. Самоубийств не бывало десятки лет, никто даже и не помнит о таком. А чтобы кто-то возражал против Советов? Я слышал, как отец говорил, что будут проверять всю ее семью. Они боятся, что девушка – часть какого-то заговора. Но все равно, как же можно промолчать в городе, где истина считается величайшей ценностью?
– По-моему, ответ очевиден, Трой. Ценности принадлежат только избранным единицам, – прохрипела я, радуясь, что телефонная линия их семей из ОБ не прослушивается. – Созвонимся завтра.
– Лиса, подожди…
Я отбросила трубку в сторону, отключив перед этим звук. Меня мутило. Перед глазами всплывали то образ девушки, то воображаемые надписи, а в ушах звучали слова Мередит Уотсон и восклицания Троя. Я даже не знаю, о чем думала в этот момент. Комната давила на меня со всех сторон, воздух казался горячим, липким и удушливым. Может, не знай я эту девушку в лицо, мне было бы легче, но сейчас отчего-то казалось, что я виновата в ее смерти, ведь и я была частью всей этой паутины. С трудом поднявшись на ноги, я подошла к окну и оперлась о подоконник. Воздух с улицы не дарил никакого исцеления, он был таким же душным и густым.
Не знаю, сколько я там простояла, но постепенно мне стало легче. Разве я виновата, что девушка не была готова к подобному? Нам объясняют правила еще в детстве, так заведено в нашем мире, неужели теперь мы все должны вот так легко поддаваться отчаянию и прерывать свои жизни? Или та девушка и впрямь была частью чего-то большего?
Тихий шорох заставил меня очнуться. Я настороженно оглядела зеленые кусты под окном. Звук был настолько тихим, что вполне мог и померещиться. Но вдруг он повторился снова, на этот раз уже ближе, почти подо мною. Пожалуй, надо бы сказать ша, что пора уже избавиться от этих зарослей, в них кто угодно может запрятаться. Колючие мурашки пробежали от макушки до пяток, когда шорох стал громче, а кусты зашевелились от настойчивого движения. Я вцепилась в подоконник, не в силах заставить себя спрятаться, что было бы, конечно, гораздо разумнее.
От темно-зеленой массы отделилась фигура, худая и невысокая, укутанная в изодранный плащ. Я боялась даже вдохнуть, а незнакомец неожиданно поднял голову вверх, прямо на меня, и мы замерли, уставившись друг на друга. Очевидно, он тоже не ожидал здесь кого-то увидеть. Его лицо трудно было рассмотреть в такой темноте, но его тело странно покачивалось, будто он едва мог удерживать себя на ногах.