Они закончили трапезу, староста деревни достал с полки внизу стола спички, и они отправились на выход.
На улице он бережно уложил на пень перо, и поджег его. После, он посмотрел на Марту, на лице которой все еще стояло недоумение, и сказал:
– Отправляйтесь в Булут по дороге направо. Нигде не сворачивайте. Думаю, вы справитесь.
Пока Марта выводила лошадь из стойла, староста успел войти в дом и выйти с ношей в руках.
– Возьмите, к ночи будет холодно.
Марта оглянулась на него и увидела, что он держит узорчатое пончо с большим капюшоном. Она взяла его у него из рук, и спросила:
– О, а как зовут мою лошадь? Я прозвала ее Пятнышком, но ей не понравилось.
– Ее зовут Миля, это самая быстрая лошадь в нашей деревне, – с добродушной улыбкой ответил ей староста, и вдруг хитро прищурился: – а мое имя спросить не желаете, Старейшина Куйун?
Марта почувствовала, как к щекам подкрался румянец и стыдливо спросила:
– Староста, как вас зовут?
– Меня зовут Дмитрий, – улыбнулся он.
– Спасибо вам за помощь! – сказала Марта и запрыгнув на лошадь направилась в сторону, которую ей указал староста деревни.
Марта выехала из деревни и, дважды пришпорив лошадь отправилась в сторону деревни Булут.
– Миля, значит? С именами у меня действительно туго, – посмеялась она. – Ну, понеслась!
Под недовольное фырканье кобылы Марта задумалась о том, что ей сказал староста. Неужели ей действительно триста лет? Словам этого мужчины хотелось верить, да и кому может понадобиться вот так шутить?
Значит, все, кого она знала, уже давно мертвы?
Щемящее чувство одиночества, усиленное настойкой на рябине, разлилось по ее телу и накрыло волной. Почему это случилось именно с ней? Да, она никогда не была ни к кому сильно привязана, но вот так узнать, что ты потерял всех, кого знаешь, да к тому же еще и сотни лет назад, казалось свирепой насмешкой судьбы.
Ветер от быстрого бега лошади развивал ее волосы и обдувал лицо, отчего она вдруг почувствовала себя необычайно свободной. Равной ветру. Прямо сейчас, в погоне за приключением, среди гор и великой реки, она свободна.
Но так одинока.
Марте захотелось закричать, и она позволила себе это. В многострадальном её крике схлестнулись чувство лёгкости и горькая тоска. Одновременно она ощущала себя так, будто только что похоронила весь мир, и так, словно высвободилась из оков этого же мира и взлетела ввысь.