В общем-то, квартирка была ничего себе: без балкона и чуть побольше картонной коробки, зато с отдельной кухней в пяток квадратов и собственной крохотной ванной комнатой. Все лучше, чем общага, коей Василий насытился по самое некуда во времена студенчества. Жаль только, что за обоями кирпич как будто вообще забыли положить: слышимость была такая, что спецслужбы отдыхают – любой телефонный разговор дословно в уши укладывался. Попадись Шумскому тихие соседи – он, возможно, не удостоил бы вниманием сей маленький нюанс, но на его беду за стенкой обитал Михалыч, избравший в половины весьма громогласную даму, за что теперь с лихвой расплачивался собственными нервами, а Василий – бессонницей.
Самого Михалыча, являвшего утрированный образчик типичного работяги- простоватого мужика под полтинник, с грубыми руками, запасом крепких словечек и тягой выпить – Шумский время от времени встречал в общем коридоре на восемь квартир или лифте, а вот супругу его не имел удовольствия знать. Зато отлично слышал. Особенно по ночам. А начинался концерт обычно с вечера.
– Ты, идиот недоделанный, опять не ту соль купил! Ты глаза-то где держишь, на полке оставляешь, что ли?!
Василий, собравшийся полистать каналы, включал телевизор почти на полную катушку, стараясь не слушать оправдания Михалыча. Сперва мирные, они по ходу диалога все больше накалялись, переходили в обвинительную тональность, и обстановка в соседней квартире постепенно обретала масштаб локального стихийного бедствия, ибо супруга тоже возвышала голос, хотя дальше, казалось, некуда:
– Не увидел он! Водяру свою, небось, всегда увидишь, а соль-то, конечно, где тебе углядеть, алкоголик проклятый! Всю душу пропил!
Телевизор не спасал – Шумскому приходилось и дальше оставаться невольным участником чужих разборок.
Будучи еще только новоселом, Василий пытался поговорить с соседями и попросить их вести себя менее бурно во время семейных драм, но дело тем и кончилось: «сладкой парочки» хватало ровно на неделю. Поэтому, когда бушуяны очень уж сильно его допекали, журналист от души молотил в стену кулаком. Иногда помогало, но чаще акт возмущения проходил совершенно незамеченным. Можно было бы вызвать полицию, но связываться с органами без острой нужды, честно говоря, не хотелось. Да и потом, как ни странно, Шумский в глубине души жалел и Михалыча, и его крикливую супружницу.