Марена погасила бушующее пламя Аркама и уверенным тоном произнесла:
– Здесь что-то есть. Я чувствую это.
– Может, здесь что-то и было, но за давностью лет истлело, – отозвался Велес, стоя в центре камеры в окружении воинов-стражей.
Девушка вдруг исчезла в одной из черных комнат.
Велес очень хотел нырнуть следом за ней во тьму, но воины-стражи, повинуясь приказу Верховного главнокомандующего, загородили ему путь.
Снова вспыхнул свет, и в чертог вернулась Марена, неся на руках обгоревшие и окаменевшие останки, смутно напоминающие тело дивовича – чудовищно ссохшегося, покрытого черной коростой и уродливыми шрамами.
Тьма кружилась, рассыпалась на части, танцевала, разбивалась ярким калейдоскопом обрывком чувств и воспоминаний, высасывала жизненные силы, рвала на части душу или то, что от нее осталось, в пыточной камере под названием «Вечность».
Именно это слово было вырезано серебристыми рунами над массивными белыми каменными дверями, что символизировало срок заточения преступника.
– Не слишком ли сурово вы его наказываете, Богиня? Все-таки он наш сын.
– Он был моим сыном. Я убила бы его собственными руками, если бы могла, но он Древний Бессмертный, поэтому вечность проведет во тьме. Один.
Воспоминание снова разбилось на осколки и закружилось в безумном водовороте, собираясь в новый узор искривленного памятью зеркала.
Вот он сидит на полу белой камеры, пытаясь сосредоточиться и погрузиться в вечный сон, чтобы не лишиться разума. На нем простая белая одежда. Все вокруг белое. Солнце нещадно палит из окна в потолке. В трансе он слышит рокот волн, чувствует запах соли.
Снова воспоминание разбилось на тысячи цветным осколков, которые пожрала голодная тьма. Он даже немного пришел в сознание, ощутив смрад, боль и смертельную слабость. Ему даже показалось, что он глухо застонал и перевернулся на другой бок, но это было всего лишь очередное воспоминание.
Земля трясется. Грохот. Рев. Он тонет в беспросветной ледяной тьме, в которой проводит вечность.
И вдруг обрушилось белое пламя, облизало стены его темницы, обожгло, покалечило, ослепило, лишило воли и остатка сил, превратило в прах, в сажу.
В ничто.
Больше не шумел океан. Холод отступил, сменившись жарой и пеплом. Он больше ничего не слышал. Не чувствовал. И вдруг из круговорота жутких искривленных зеркал его вырвал тихий звук – шум приближающихся шагов.