Завершив первый рез, мужчины ели земляничный пирог, пили воду и закуривали «Craven A». Затем снова забирались на подножки и начинали пилить противоположную сторону дерева – примерно на пару сантиметров выше сделанного верхнего пропила. Малейший просчет, и ствол мог взбрыкнуть и снести им голову.
Когда оставалась лишь горстка неповрежденных волокон в сердцевине ствола и дерево чуть сдвигалось, они бросали пилу. Дедушка бормотал «Sacrament!»[16] и вгонял обухом топора металлический клин в этот срез. Ксилема трескалась. Дерево со стоном кренилось в сторону водовода, а вальщики вопили: «Поберегись!» – и изо всех сил неслись вверх по склону. Дерево с шумом рассекало воздух, его крона, словно парус, ловила ветер, создавая такой вихрь, что папоротники внизу подавались вперед, обнажая бледную изнанку листьев. Кружение ветвей и иголок. Несколько секунд спустя дерево приземлялось с оглушительным тяжелым грохотом. Земля вздрагивала. Сучья трещали, как ломающиеся кости. В облаке перьев на землю планировало птичье гнездо, захваченное потоком воздуха.
Дед Генри и дядя Уилфред обрубали ветви, двигаясь вдоль упавшего дерева. Делили его на десятиметровые куски, чтобы Принс мог отволочь их к воде. Конец каждого куска они оборачивали трелевочным чокером, словно лассо для теленка, только это лассо представляло собой железную цепь толщиной с запястье. Концы кусков потоньше зажимали с помощью выкованного вручную клещевого захвата, который открывался так же широко, как львиная пасть. Чокер или клещи привязывали к вальку – вырезанной из молодого деревца горизонтальной палке, которая висела позади хвоста Принса; нагрузка распределялась по упряжи. Принс вздыхал и фыркал, когда волочил бревно от пня к водоводу. Затем братья закатывали бревно в верхнюю часть лотка с помощью кантовального крюка – шеста с поворотным железным крюком. Работа сделана, дерево отправилось по воде вниз, они стояли и снова курили. Целые и невредимые еще один день, еще один день – картинка и рефрен, которые до сих пор сопровождают мои воспоминания о вальщиках нашей семьи.
Я привыкла верить в то, что природа живуча, что земля восстановится и придет мне на помощь, даже когда условия ужесточатся. Но папина мать осознавала опасность работы в лесу, и это вселяло в нее тревогу. Бабушке не было и тридцати, когда из-за инфекции у нее отвисла стопа