«Хоть инквизитор и был ученым человеком из благородной семьи, он так обезумел от ярости, что стал пытать собственноручно. Когда один из братьев, подвергавшихся пыткам, воззвал к Христу, инквизитор впал в такую ярость, что стал бить этого человека по голове и по шее. Он ударил его с такой силой, что почти вбил в землю».
Для сакрального процесса пыток было важно, чтобы инквизитор не мучил жертву собственноручно, а также не впадал в ярость, нарушая таким образом таинство божественного правосудия.
Театр боли
Опускаясь на уровень грубого бандита, представитель святой инквизиции нарушал священный ритуал.
Но его вспышка также разрушала саму структуру пыточного процесса, где ожидание и волнение были столь же важны, как боль. Пытки всегда были до некоторой степени театрализованным действием, выпускающим на волю и дьявольские фантазии палача, и темные страхи жертвы. Примерами таких пыток ожиданием являются капли «китайской пытки водой» и маятник По, медленно опускающийся к жертве. И то и другое – вероятно, выдумки, но они базируются на некоторых реальных фактах. Страх и тревога ломают сопротивление не хуже боли. Инквизиция перед пытками всегда первым делом показывала жертве пыточные инструменты и объясняла их применение. Многие еретики при виде этого начинали раскаиваться немедленно.
В 1989 г. в Гватемале была схвачена американская монахиня – сестра Диана Ортиз. Позже она рассказывала в Вашингтоне, что ее поместили в яму, где стонали и корчились раненые женщины, мужчины и дети, где гнили трупы и кишели крысы. Это была кошмарная сцена, почти художественная по подготовленности, призванная скорее привести в ужас и отчаяние, чем причинить физическую боль (хотя перед этим сестру Ортиз пытали именно физически). Когда турецкие войска заставляли старосту курдской деревни есть навоз, то дело было не в боли: его заставляли делать то, что было ему омерзительно. Кроме того, по сообщениям, у него на глазах били и пытали электрошоком его младших родственников. Когда в Конго бельгийские солдаты заставляли мальчиков насиловать своих матерей, шок для обоих участников точно не сводился к физическим ощущениям. Палачи с давних времен знают: принуждение к нарушению табу переживается не менее тяжело, чем физическое насилие.
Самые изощренные пытки всегда подключают эмоции и воображение, а не только тело. Палач, сумевший угадать и постичь тайные страхи своей жертвы, получает в свои руки эффективнейший инструмент подчинения. Опытный палач умеет наладить и использовать глубокую, пусть и одностороннюю, связь с жертвой, выбирая моменты страдания так, чтобы они превращались в личную драму, в нарратив: нарратив страдания и раскрывающейся правды.