– Вы знаете, у меня приказ доставить вас домой. Уверен, что вы понимаете, откуда и почему он поступил, – полицейский говорил, не отрывая взгляда от шумной ватаги воробьев, ловивших семечки на лету возле детской площадки. Два мальчика и девочка играли с птицами, приманивая к себе, не пытаясь схватить или напугать. Воробьи осмелели и иногда садились на вытянутые руки девочки, быстрыми прыжками добегая до ладоней, хватая семечку и скача обратно на плечи. Мальчиков они побаивались, выхватывая на лету семечки из ладоней, не касаясь их рук. Дети смеялись и подпрыгивали от радости, вокруг них ездил робот-нянька и снимал их, попискивая от радости. Такие роботы вновь вошли в моду, их делали похожими на живую капсулу или бочонок, повторяющие дизайн роботов постиндустриальной эры.
– И что вам еще было приказано?
– Оценить ваше психоэмоциональное состояние и доложить. По закону вы имеете право знать, когда за вами назначается слежка. Поэтому я могу сообщить, что я вас веду уже второй месяц, – полицейский вздохнул и потер красные глаза. Беджан посмотрел на него, примеряя к себе эти огромные кулаки, с ними бы он смотрелся очень смешно, детям понравится.
Беджан закрыл глаза и очутился в зале заседаний. Когда это было, сколько часов назад? Мысли спутались, а ощущение времени пропало. Почему-то он один в этом зале, больше никого нет – Пророк и он, маленький и жалкий пред его величием. Но Пророк не смотрит на него, и Беджан не смеет смотреть, повинуясь воле и непостижимому замыслу машины, собранной из оцифрованных личностей вождей прошлого, такого сладостного и недостижимого. Все лучшее осталось в прошлом, и мы должны стремиться туда, не воссоздать, но повторить, закрепить и полюбить.
Беджан смотрит на экран, нависший над его местом голографической панелью. Теперь он не один, ощущение единения с Пророком исчезло по щелчку тумблера. Он не видит лиц и позы сидящих рядом или выше, ему дозволено смотреть только в экран. Пламя, жадное и ненасытное, раздуваемое ветром до бешеного танца, пожирает людей, пожирает цех, реакторы, сжирая бетонные колонны, желая обрушить крышу цеха. По стенам, несущим колоннам, по полу, капая с потолка, течет горящая лава, вгрызаясь, поглощая все на своем пути. Лава не кончается, насосы из соседнего цеха не останавливаются, нагнетая новые порции топлива. Так горели заводы, последние обломки карбоновой эры, как было принято называть в курсе истории. Несовершенное прошлое, через которое без тени сожаления перешагнуло настоящее, смотря только вперед. На самом деле огромные заводы, напоминавшие малые города, продолжали коптить небо, перерабатывая остатки черного золота и природного газа в монополимеры и масла, без которых совершенная действительность не могла существовать.