В незапамятные времена по деревням в поисках солдат ходил Вербовщик Сыновей. В ту пору юношей еще было в достатке. Стоило ему обойти одно-два селения, как к исходу утра уже набирался целый полк – вплоть до барабанщиков и горнистов.
Ныне же мужчин осталось наперечет. Из полутора солдат полк не сформируешь. Так что, если где-то еще и попадался молодой человек, то ему приходилось идти на войну в одиночку.
Старшебрат не боялся.
Никого и ничего.
То был его величайший талант.
«Если чему-то суждено случиться, то что толку бояться?» – говаривал он.
Он хотел растолковать эту мысль своим братьям, но не мог, потому что Младшебрат всюду совал свой нос, даже в такие дела, знать которые ему было еще рановато.
– О чем это вы? – спрашивал он.
– Иди поиграй, Младшебрат, – говорили ему.
– Что вы задумали? – не отставал он.
– Сходи за дровами, Младшебрат.
В конце концов им пришлось воспользоваться шифром.
Война = праздник
Атаковать = щекотать
Ружье = зонтик
Мертвый = в отпуске
– Мне нужно на праздник, понимаете?
– А вдруг тебя кто-нибудь пощекочет?
– Мне же дадут зонтик!
– Да уж. Если повезет! А могут и не дать. Однажды утром тебя так пощекочут, что ты э-э-э… не успеешь оглянуться, как окажешься в отпуске!
– Держи, – сказал Старшебрат, вручив Младшему свою мандолину. Когда Старшебрат на ней играл, весь дом гудел, как пчелиный улей. Частенько братья танцевали Семидневный хорлепип.
– Разве на том празднике она тебе не понадобится? – удивился Младшебрат.
Было бы здорово, вздохнул про себя Старшебрат.
Вдалеке, на окраине пыльной, пустынной равнины, там, где песок как огнем обжигал уши, Старшебрат заметил странного вида треугольный предмет и горизонтальную черту. Вблизи треугольник оказался внушительных размеров палаткой. Черта превратилась в брус, преграждавший дорогу. Хотя «дорога» – это, пожалуй, громко сказано. Строго говоря, дороги как таковой не было, скорее проложенная ветром, едва заметная колея.
В прошлом шлагбаум был выкрашен в красно-белые цвета. Но на ветру и солнце краска поблекла, облупилась, обнажив голую древесину – серую и местами столь потертую, что не было видно даже текстуры.
Часовой нес вахту в шлеме, увенчанном бледно-коричневым страусиным пером. Какого цвета перо было изначально, сказать трудно, так как форма, сапоги, волосы и лицо Часового тоже были бледно-коричневыми. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что с головы до пят Часового покрывал тончайший слой песка. Возраст Часового не поддавался определению, но молод он уже явно не был. Он сидел за массивным письменным столом, на котором с обеих сторон покоились стопки бумаг. Каждая стопка придавливалась увесистым булыжником. Этот стол посреди равнины выглядел довольно абсурдно. Рядом со столом из песка торчала ужасающих размеров сабля.