Изучая сакральную географию своего отечества, я проникался верой в индуизм, как если бы находился на его исторической родине. Гидронимы рек выстраивались для меня в единый смысловой ряд, образуя некий текст, местами напоминающий тексты священных писаний. Зачитаю его вкратце: Атмис – от корня «атм», «атман», на санскрите обозначает душу; Арья – в переводе с санскрита – благородный; Сита – светлый; Сатис – от корня «сат» – существование или «сатьям» – суть, истина; Вад на санскрите значит водить и, наконец, река Алатырь, название которой буквально означает алтарь. В заключение к этому тексту, карта открыла мне две небольшие реки с именами ведических мудрецов, один из которых является автором Евангелия, а другой Махабхараты и Веданта-пураны – Исса и Вьясса.
Мистическая Мордовия, чьи реки носят имена индийских божеств, не оставляла мои мысли. Я путешествовал вниманием по карте ее земли и представлял себе древние святилища, скрытые чащей лесов, индуистские символы, выгравированные в каменных плитах жертвенников. В уме возникали различные версии о происхождении этой иерофании, и я находил все больше доводов в пользу того, что некогда здесь обитали народы, имеющие непосредственную связь с древнеиндийской ведической цивилизацией. Не исключено, что во всех этих случаях имели место языковые совпадения, но почему тогда повсеместно на территории нашей страны, от Карелии до Урала, встречаются географические названия с санскритскими корнями?
К сожалению, вопросов пока было больше, чем ответов. В их поисках я занимался разбором собранных полевых материалов. В моем распоряжении имелись разрозненные топонимические наблюдения и фотографические снимки с изображениями солярной символики, которыми я собирался иллюстрировать свой доклад на конференции. Преимущественно они представляли собой различные формы свастического орнамента, широко распространенного в народном промысле мордовского региона. В моей коллекции присутствовали образцы свастик, обнаруженные в интерьерах жилищ и на домашней утвари, в вышивках на одежде и коврах, на различных оберегах и иконах.
Во время посещения старинных сельских храмов, давно забытых богом или небрежно отреставрированных и превращенных в дома культуры, мой взгляд то и дело касался закрученных в разные стороны свастических крестов. Проходя по деревням, я то и дело встречал эти знаки в росписи изб и колодцев, на ярморочных сувенирах и домотканных нарядах деревенских жителей. Вернувшись в стены института, я, по мере возможности, пополнял свои наблюдения существующими этнографическими исследованиями свастики. Меня интересовала история и география распространения этого символа, и постепенно она расширилась далеко за пределы Центральной России.