И где бы ни появлялся экзотический принц – от автомобильного кортежа в Париже до приема у папы римского Пия XI в Риме, – за каждым его шагом следила ненасытная пресса. В тот самый момент, когда пастух Атли в своей «Библии черного человека» воспевал толпы херувимов, Рас Тафари гулял по мощеным улочкам Иерусалима, слушая божественную музыку в исполнении марширующего оркестра из сорока армянских сирот (14), переживших геноцид. Они до такой степени растрогали будущего бога, что он решил их усыновить, взять в Аддис-Абебу и составить из них имперский духовой оркестр. Впоследствии Тафари называл их своими ангелами.
«Все человеческое рано или поздно обращается в тлен» (15), – писал он в апреле 1930 года, сообщая о кончине императрицы Заудиту. Готовясь к коронации, Рас Тафари занялся переустройством города – воздвигал электрические столбы и фанерные триумфальные арки, тянул телеграфные линии, чтобы нести свое слово планете, и строил апартаменты для гостей со всех уголков света. Заставить их приехать в Аддис-Абебу означало продемонстрировать свою власть врагам из числа эфиопских провинциальных правителей, которые только и делали, что плели заговоры. Рас Тафари заказал королевские одеяния себе и жене, величавой, как статуя, принцессе Менен, и послал верного человека в Иерусалим раздобыть камень из храма царя Соломона, чтобы установить на нем трон. Потом приказал доставить с лондонской Сэфил-Роу тринадцать головных уборов из львиных грив, обратившись к тем же мастерам, которые шили меховые киверы для королевских гвардейцев. И лихорадочно трудился, пытаясь разогнать тучи беззакония, реявшие над головой и грозившие помешать его вознесению на самые вершины власти, потому как Иясу, законный наследник Менелика, был все еще жив, хотя и сидел в тюрьме. Он поручил своим армянским ангелам выступить с дебютом эфиопского национального гимна. И даже накануне церемонии, в нечестивый ночной час, удивил британского консула тем, что лично явился проверить выполнение отданного им приказа. «В сумерках я увидел посреди дороги несколько человек, – вспоминал впоследствии майор Р. Э. Чисман, – а когда я вышел из машины и подошел к ним, то услышал, как кто-то тихо сказал: “Janhoy!” (“ваше величество!”). И тут же узнал его самого: всего за несколько часов до коронации он стоял с горсткой своих людей и разглядывал заплатку на дороге, которую в этот момент трамбовал каток».