– Если я напишу то, что вы хотите, ко мне потом целый год на улице станут подходить люди, чтобы выразить сочувствие и сказать, что молятся обо мне.
– А что тут плохого? Они же тебе добра желают. Даже те, что не совсем в себе.
– Мадлен, я сказал «нет».
– Бен! – Она неожиданно встает, закрывает дверь и снова оборачивается ко мне. – Буду с тобой откровенна. У нас тревожные показатели. Мы реально в пролете. Нам позарез нужна хорошая история.
– И все равно нет.
Мадлен приучила меня к погоне за читателями. Но сейчас я вдруг осознаю: когда загонщики подбираются к твоему дому, все выглядит несколько иначе.
– Я как никто борюсь за нашу успешность. Мои публикации привлекают больше новых читателей, чем любые другие. А потом эти читатели почему-то остаются читать все те дурацкие сплетни, которые вы называете новостями.
Мадлен вспыхивает, и мне на мгновение кажется, что разговор окончен. Но она быстро берет себя в руки.
– Вы сами назвали меня самым лучшим вашим журналистом.
– Одна награда не делает тебя лучшим журналистом.
– Наград две, и других наград у вашего сайта нет.
– Нам не награды нужны, а читатели. И как можно больше. Срочно.
Я начинаю терять терпение. Делаю глубокий вдох. Не знай я Мадлен как облупленную, ни за что бы не поверил, что она станет так давить на меня. Ведь она выросла по соседству с нами и прекрасно знала, как потрясла смерть моего брата Ника не только нашу семью, но и весь городок. Задним числом я прочел ее тогдашние статьи. Она не могла не понимать, какой это был ужас для всех нас.
Я разворачиваю свой стул, чтобы смотреть ей в лицо, когда она идет от двери к окну.
– Я этого не сделаю, Мадлен. Вам нужно с этим смириться. Вы и представить не можете, каково мне было. Лицо Ника на первых страницах всех газет, мамино лицо, мое. Не хочу выставлять напоказ последнее, что пока удавалось скрыть от публики.
Она ждала другого ответа, и я вижу, как растет ее раздражение. Она барабанит пальцами по столу. Поджав губы, садится за стол и принимается печатать. Поскольку она молчит, я решаю, что она меня отпускает, и с облегчением поднимаюсь, собираясь уйти. Но, когда я уже открываю дверь, она говорит:
– Бен, а тебе не приходило в голову, что если об этом не напишешь ты, то может написать кто-то другой?
Я останавливаюсь, не оглядываясь.