Вопреки всем их ожиданиям, Ева согласилась без малейшего протеста. Она согласилась бы на любые условия, лишь бы вернуться к работе. Это все, что ей оставалось. Единственный способ заполнить пустоты собственного существования. Еще несколько дней воспоминаний и сожалений, и она сошла бы с ума. Поэтому письменный стол в Кальяри лучше, чем полный болезненных воспоминаний диван в пустой миланской квартире. Лучше, чтобы ее и эту тюрьму воспоминаний разделяло море.
– Когда я приступаю к работе?
Они ускорили бюрократические процедуры, потому что хотели поскорее от нее избавиться. Через четыре дня ей позвонили из кадровой службы: нужно было посмотреть какие-то документы, пришедшие из министерства, и подписать их. Ева сделала это, не задав ни единого вопроса. Им казалось, что ее перевод из Милана – наказание, а для нее это было спасением и, кто знает, возможно, началом новой жизни. Одному богу известно, как сильно ей было это нужно.
В тот день солнце, скрывшееся за тучами, бормотало, что скоро пойдет дождь. Холодное небо Милана было окутано свинцовой пеленой облаков, отбрасывавшей на улицы горькую тень. Воздух источал мерзкий запах серы, опьянявший людей печалью. Ядовитый октябрь бушевал над мегаполисом уже несколько недель, словно желая расплатиться за слишком солнечное лето. Единственным ярким пятном были розовые фламинго, за которыми полицейская наблюдала через решетку виллы Инверницци. Она ничего не знала о том месте, куда поедет, ведь никогда не бывала на Сардинии. Поэтому посмотрела в интернете. Розовые фламинго оказались одним из символов Кальяри. Это напомнило ей, что и в Милане живет их небольшая колония, о чем многие местные жители не знают. Ева решила выйти и понаблюдать за ними, словно хотела установить контакт со своим новым городом.
Она смотрела на них, и к ней возвращалось чувство легкости; оно успокаивало ее тревоги, опьяняло красотой и изяществом. Вилла располагалась в районе, названном «четырехугольником тишины»: несколько улиц за Корсо Венеция, на которых городской шум был заглушен великолепием зданий в стиле неоклассицизма и Либерти[20], статуями и упрятанными садами, и виллами, столь элегантными, что в них словно застыло время, которое в этих местах, казалось, не пошло дальше тридцатых годов прошлого столетия.