“Зараза! И что теперь делать? − размышлял Климанов. − Да, нарушаю я, но ведь не бандюкам секретную инфу сливаю, а своим! Хотя Дашкевичу это по фигу, ему лишь бы заловить да наказать на полную катушку. Выпрет с работы, как пить дать. Даже если в полный отказ уйти, все равно не сейчас, так потом загнобит!”
Климанов выругался, потянулся за сигаретами, лежащими как раз рядом с “флешкой” с подметным письмом.
“Твою мать! Ну что за день такой сегодня: и донос, и Змей как колом по голове… Кстати, что он там про Ермаченко говорил?”
С Димой Ермаченко, тридцатидвухлетним капитаном с лицом человека, обиженного на весь мир, Палыч делил служебный кабинет. С первого дня Климанов окрестил своего соседа Паникой, поскольку тот ежечасно впадал в истерику по любому поводу. Когда надо было идти на совещание к руководству, Дима начинал причитать, что его там обязательно будут распекать и позорить перед всем народом. Если к ним в комнату заглядывал кто-то из начальства, то капитан решал, что его хотят подловить на каком-нибудь мелком нарушении распорядка. Даже обычное указание сверху исполнить простенькую справку на полстранички приводило его в полнейшее расстройство, и он заходился в стенаниях, что не успеет уйти с работы пораньше и его вновь будет пилить жена.
Супруга Ермаченко и вправду была, как любил выражаться Диденко, “еще тот фрукт”. Палыч не был воочию знаком с ней, но за два года сидения в одном кабинете с ее благоверным успел заочно возненавидеть дамочку. По десять раз на дню она названивала мужу на мобильный и костерила его на чем свет стоит по любому поводу. А кроме того, дражайшая половина капитана была патологически ревнива. Если ее звонок заставал Панику в столовой, где в очереди к раздаче толпилось немало женщин (их в конторе служило больше половины), то вопли мадам Ермаченко порой не выдерживала хрупкая мембрана мобильника, и те, кто стоял рядом с Димой, отчетливо слышали, как супруга истошно орет: “Ты где? Что у тебя опять там за бабские голоса?!”
Самое интересное, что Ермаченко вряд ли гулял от своей благоверной. Во всяком случае, Климанов не помнил, чтобы он общался по телефону с какой-нибудь другой женщиной, кроме жены. Палыч был уверен, что мысль даже о самом невинном флирте вызывает в соседе по кабинету страх, что об этом может прознать супруга. Тем более что семейный крах был чреват для Паники потерей крыши над головой, ибо он жил примаком в тещиной квартире и в случае развода ему пришлось бы, как теперь говорят, перебираться на съемную хату или же возвращаться к отцу с матерью в вымирающую деревеньку на Тамбовщине.