Это всего лишь голод.
Это всего лишь голод.
Разум мой повторял эти слова, как молитву, пока я отмокала в горячем источнике – так долго, что кожа моя сморщилась и все подушечки пальцев уже напоминали черносливины. Затхлый воздух пах солью и серой, вода мягко плескалась о каменные бортики в такт вибрирующему бульканью и бурлению в моем животе.
Это странное ощущение внутри – вроде слабого, но постоянного перемещения воздуха – не имеет никакого отношения ни к разложению моих кишок, ни к поселившимся в потрохах извивающимся червям. Это… всего лишь голод.
В коридоре послышались знакомые торопливые шаги Орли, замершие у входа. Служанка вздохнула:
– Ох, девка, ну че ты томишься в воде часами, че твоя свиная лопатка воскресным утром.
Я вытерла пар, осевший каплями на моем холодном лбу, и нахмурилась, глядя на черные полумесяцы, образовавшиеся у оснований ногтей:
– Зато здесь я хотя бы не дрожу.
Здесь – и рядом с Еношем.
Целыми днями я прижималась к нему, пока он спал. Спал и спал. И это хорошо, потому что я знала, что иначе он не потерпел бы моего присутствия возле себя.
Грудная клетка сжалась, сдавив внутренние органы.
– Я все испортила.
– Вылазь-ка. – Орли взяла мои волосы, отжала их хорошенько, и струйки темной воды потекли на камни: это сходили остатки ореховой краски. – Видала небось, че деется с кусками мяса, коли оставить их надолго в теплом месте?
– Нет.
Старуха недовольно хмыкнула:
– Они сереют и становятся склизкими от гнили.
Я сжала кулак, почувствовала, что ладонь скользкая, и желудок мой сжался – от голода! Вздохнув, я выбралась из источника и завернулась в шкуру, которую держала Орли.
– К-как т-ты в-выносишь эт-такий холод-д-д?
– Со временем и ты перестанешь замечать холод и перестанешь тосковать… по чему-то теплому.
Это «что-то» – Енош.
Его всевластие превратилось в грубую, примитивную силу, которая притягивала меня к нему – так неумолимо, что по телу беспрестанно пробегали волны желания, почти заменяющие столь необходимое тепло. Потому-то я и не хотела ничего, кроме как раствориться в нем.