Книжные шкафы в кабинете – из цельного дерева. Мои родители, не утратившие веру в надежность качественной мебели, купили их когда-то на мои же деньги, чтобы разместить прототип моей библиотеки в нашей старой квартире в Матаро, когда я отправился в длительную поездку за границу в далеком 2003 году. Остальную часть квартиры заполонили полки Billy, прогнувшиеся под своей тяжестью, постепенно разваливающиеся на части из-за моей неумелости. Я обрек их на столь тяжкую участь в то самое мгновение, когда неудачно закрепил шурупами; пускай я более-менее сведущ в вопросах литературы и чтения, но руки у меня растут не из того места.
Среди моих детских игрушек, помимо микроскопа и наборов по физике и минералогии, был ящик с инструментами: вряд ли стоит говорить, что я в итоге не подался ни в естественные науки, ни в столярное дело.
«Каждая коллекция – это театр воспоминаний, драматизация и инсценировка личного и коллективного прошлого, запечатленное детство, увековеченная после смерти память», – пишет Филипп Блом в книге «Иметь и хранить: интимная история коллекционеров и коллекционирования», добавляя: «Это больше, чем символическое присутствие: это перевоплощение, пресуществление». Книги, ежедневно окружающие меня, приближают меня к самому себе – к тому, кем я был, к тому читателю, что постоянно растет, меняется, обрастает новыми слоями, – равно как и к информации, идеям, которые они содержат, или же на которые лишь намекают, полные своеобразных порталов-гиперссылок: бо́льшая часть из них – планеты, вращающиеся вокруг мыслителей, писателей, исторических фигур, знакомых мне не понаслышке. Это друзья друзей, невольные соучастники, постоянно движущиеся звенья запутанной системы возможного знания.