Так и свидетельства Сатироса fr. 12 b. Laert Diog. VIII, 58. Γοργίαν . . . τον Λεοντΐνον . . . Τέχνην άπολελοιπότα и Quint.il. III, 1, 8 Artium scriptores autiquissimi Coras et Tisias Siculi, qaos serutus est vir eiusdem insulae Gorgias Leonünus мало что доказывают. Только Schanz Die Sophisten p. 129 ff. и Gercke совершенно правы в том, что Платон Phaedr. 261 B. C. ΣΩ. άλλ' η τάς Νέστορος και Όδυσσέως Τέχνας μόνον περί λόγων άκηκοας, άς έν Ίλίωω σχολάζοντες συννέγραψαν, των δέ ΙΙαλα- μηδους άνηκοος γέγονας; ΦΑΙ. καί ναι μ. ά Δι έγωγε των Νέστορος, εί μη Γοργίαν Νέστορά τινα κατασκευάζεις η τινα Θρασΰμαχόν τε καί Θεόδωρον 'Οδυσσέα также следует рассматривать как свидетельство, даже если это свидетельство значительно ослаблено тем фактом, что (D) Зенон Элеатский появляется как человек, которого имел в виду Паламед.
Теперь остается искать примирение этого кажущегося противоречия между Платоном и Аристотелем, в чем я согласен с Герке, в том, что Платон понимает под этой Τέχνη Горгия не что иное, как практическое собрание изречений, рассматриваемых в обоих отрывках Аристотеля, которым Аристотель отказал в названии настоящей Τέχνη, тогда как другие последовали примеру Платона.
Таким же образом снимается и другое кажущееся противоречие, когда Протагор в Laert. Diog. IX, 55, Τέχνη έριστικών приписывается Протагору, тогда как, согласно Аристотелю, подобной теории до него не существовало. И в этом случае под Τέχνη, очевидно, следует понимать не что иное, как аналогичное диалектическое или эристическое собрание вершин, дважды засвидетельствованное Аристотелем. Я говорю дважды, потому что даже в περί τούς έριστικούς λόγους [ζισίΐαονοΰντες он, несомненно, думает прежде всего о Протагоре. Разница между общими местами последнего и Горгия заключается в том, что первые были έρωτητικοί, а вторые – ρητορικοί. Герке (p. 351) лишь случайно включает сборник поучений и эпилогов, подобный Антифону из Рамнуса. Выражение Τέχναι τινές у Диониса, v. Halik. (Maxim. Planud. Rh. Gr. V, 548 W.). [11] Наконец, возможно, также краткое указание на три простейшие фигуры речи, впервые признанные им в качестве таковых: антитезу, паремию и паромею. По крайней мере, я не вижу причин, по которым Герке (стр. 358) должен думать иначе в этом вопросе.Однако такие сборники, вероятно, снабжались кратким введением, и в этом я также полностью согласен с Герке. В этот сборник Горгий, вероятно, включил и то, что Цицерон написал после Аристотеля, а также, и в большей степени, то, что Платон, op. cit. 267 A. B. Τισίαν δέ Γοργίαν τε έάσου. εν εύδειν, οϊ προ των αληθών τά είκοτα είδον ως τιυ. ητέα μάλλον, τα τε αύ συ. ικρά «ζβγαλα και τα «ζεγάλα συ. ικρά φαίνεσίΐαι ποιοΰσι διά ρ'ω «ζην λόγου, καινά τε άρχαίως και τά έναντία καινώς, συντου-ίαν τε λόγων και άπειρα «ζηκη περί πάντων άνευρον изложенная программа его обещаний [12] кроме того, трактат περί καιρού. [13] если иначе это не было, что я оставляю нерешенным, отдельным памфлетом, и прекрасное правило, согласно которому серьезность противников должна быть ясна через осмеяние, а их осмеяние – через серьезность, [14] Если бы утверждение Герке о том, что и другие старые учебники были организованы по существу таким же образом, было полностью верным, то, конечно, пришлось бы предположить вместе с ним (стр. 356 и далее), что и в них все, что содержалось в плане теории и что до сих пор частично известно нам из них, ограничивалось лишь введением в целое и максимум – введениями к отдельным разделам. Это утверждение, однако, не только противоречит Аристотелю, как было показано, но и не учитывает ничего из того, что Герке добавляет для его обоснования или развития. Платон критикует эти учебники не потому, что они содержат слишком мало теории, а потому, что, помимо их популистского характера, их теория не выходит за рамки простого необходимого предварительного знания (τά προ της τέχνης) (a. a. 0. 268 A – 269 C), подобно тому как Аристотель в своей Риторике смог обнаружить в них иногда совсем ничего, иногда лишь очень немногое из главной части настоящей теории такого рода, учения об ораторской аргументации.