Я жил, окружённый любовью, в тёплой атмосфере, но мне всегда было холодно, и чаще всего во мне обитала необъяснимая грусть, причиной которой, несомненно, является аспект Луны и Сатурна в моей звёздной теме, а также условия моего рождения. Когда моя мать вынашивала меня, она находилась ещё под воздействием пережитого ранее потрясения от одного трагического события и её печаль вошла в меня. Я помню, что я не играл с другими детьми, а наблюдал за ними издалека, я не бегал с ними, не пел и без видимой на то причины меня внезапно охватывало отчаяние, которое невозможно было преодолеть. Позже я научился нейтрализировать эти состояния, но это было очень сложно. Мне пришлось так много бороться с этим, что теперь я не знаю, чего во мне больше: весёлости или грусти. Скорее всего ни того, ни другого. Скажем так: грусть и серьёзность – это для меня, а радость и весёлость – это для окружающих. Если бы вы застали меня дома, когда я один, вы бы, может быть, и не узнали во мне того человека, который был перед вами пару часов назад.
Но даже если в то время я был ребёнком стеснительным, грустным и одиноким, я делал глупости, как и все дети: я не слушался маму, дрался с деревенскими мальчишками, воровал фрукты в соседских садах, и особенно огромное удовольствие я получал, поджигая всё, что только можно было поджечь, так как я не осознавал опасности этого занятия. И маме, разумеется, приходилось меня наказывать. Но она никогда не кричала и никогда не била меня. Она говорила: «Вот что произойдёт, если ты сделаешь вот так… А вот что произойдёт, если ты сделаешь так. А теперь выбирай сам». И часто она заканчивала таким выражением: «Кривдина до пладнина, правдина до векнина», – что означает: «Кривда длится только до полудня, а правда длится вечно». В том возрасте эта пословица мало меня трогала: добро, зло, вечность – что тут поймёшь, когда тебе пять или шесть лет? Но какое эти слова должны были произвести на меня впечатление, раз я вам их повторяю восемдесять лет спустя! Они произвели на меня больший эффект, чем пара оплеух, которые я иногда заслуживал. Вместе с тем, даже если я и не понимал, что такое добро, зло, вечность, любовь, которую моя мать вкладывала в эти слова, трогала меня так глубоко, что часто слёзы готовы были вот-вот пролиться наружу. Но я был слишком гордым, чтобы показывать, как я был взволнован.