В другой раз они встретились в роте, куда его и еще десяток молодых бойцов распределили после КМБ. Пополнение встречал тот самый чернявый прапорщик по фамилии Костоев. Выстроив новоприбывших, он неспешно произвел перекличку. Когда очередь дошла до Шаховцева, старшина задержал на нем взгляд чуть дольше, чем на остальных…
Впрочем, кроме этого момента Иван бы не сказал, что удостаивался какого-то особого внимания Костоева. Прапорщика одинаково заботили все солдаты, поскольку он по сути и командовал ротой. Из троих взводных в наличие был только один: остальные, едва прибыв в часть после училища, сразу же накатали рапорта об увольнении и на службе не появлялись. Ротный же с заместителем сторожили какой-то круглосуточный магазин и ходили вечно квелые.
Исправно нес службу только холостой бездетный старшина, живший прямо в роте, в отгороженном ширмой углу каптерки. Он же составлял наряды на службу и маршруты патрулирования, вел занятия, контролировал подъем и вечернюю поверку. А кроме того, знал по имени и фамилии каждого из почти сотни бойцов, помнил, кто откуда родом и даже когда у чьей матери и отца день рождения. Причем зачастую сам напоминал об этом забывчивому чаду и лично вел его на переговорный пункт, дабы тот поздравил родителя. Помнится, один из бойцов, вернувшись с почты, куда ходил с Костоевым, с восторгом рассказывал:
− Прикинь, пацаны − я только-только батю поздравил, так старшина у меня трубку забрал, и говорит моему пахану: мол, так и так, спасибо вам, Павел Тимофеевич, за сына. Достойного вы солдата воспитали…
Понятное дело, прапорщик был у солдат куда в большем авторитете, нежели офицеры. И не только потому, что дневал и ночевал в казарме. Что ротный, что его зам, не говоря уже о взводном-первогодке, были немногим старше своих подчиненных-срочников и опыта имели мало. Старшина же, прежде чем попасть сюда, отслужил десять лет в спецназе, воевал в Карабахе и Чечне, имел орден Мужества, а самое главное – краповый берет. Таковых во всей дивизии насчитывалось от силы два-три человека.
А еще прапорщика уважали за то, что тот хоть был и строг, но не лютовал, без нужды не гоняя подчиненных. Сам отслуживший два года срочной, он никогда не перегибал палку, умел понять солдата, когда надо – приструнить, а когда наоборот – чуть ослабить вожжи.